Владимир Белошеев (Владимир Победа)
Граница циклона
Рассказ
Без права на кредит
Стол менеджера кредитного отдела стоял перпендикулярно входу, так что клиентам приходилось сидеть боком к двери. Подсознательно это усиливало чувство незащищенности. Клиент меньше спорил и быстрее соглашался на условия банка.
— Егор Олегович, — окая на деревенский манер, выговаривала грушевидная тётка, — мне ведь на лекарство внуку. Болеет он.
В свои почти двадцать пять Егор так и не привык, когда к нему обращались по отчеству. Он бегло взглянул на справку из больницы, но тут же отвлёкся — всюду были эти маленькие банковские хитрости. Ковер с гипнотическим геометрическим орнаментом, что незримо направлял клиента к его столу. Для подписания договоров ручка с утяжелителем. Она придавала важность моменту. Мебель в зоне ожидания: удобные, но не слишком, диваны, где клиенту не расслабиться, зато тот готов сразу перейти к делу; стулья с высокими подлокотниками, что инстинктивно ограничивали жестикуляцию и снижали эмоциональность предстоящих переговоров. Даже бесплатный кофе. Его подавали VIP-ам в фирменных кружечках 100 мл, а не стандартных 200. Клиент и пил быстрее, и неосознанно чувствовал заботу банка. Егор знал каждое из этих мелких ухищрений и презирал их все.
— Я уже объяснял, вашей пенсии недостаточно, — вновь проговорил он медленно. — Минимальная сумма дохода для одобрения кредита должна быть выше.
— Егор Олегович, сынок, — не сдавалась тётка, — ну пойми же.
Егор заметил, как её нижняя губа мелко затряслась.
— Слушайте, — он понизил голос, — вы трижды брали у нас мелкие займы, и все без просрочек. В вашей честности я не сомневаюсь.
Тётка вся обратилась в слух.
— Давайте я вам тут в графе «доп.доход» допишу 40 000. Вы же говорили, что соседской девочке с математикой помогали. Получается, это «частные уроки».
А ровно через неделю Егор в последний раз за год слышал, как его называли по отчеству. Руководитель отделения «Полярный кредит» выявил расхождение в документах:
— Егор Олегович, мы взяли вас исключительно по просьбе матери, которая многие годы работала честно. И мы знали, как на предыдущей работе вы скрыли сведения о просрочках клиента, чтобы банк выдал ипотеку.
— Но семейная пара, — не выдержал Егор, — и они объяснили…
Так, в свои неполные двадцать пять, Егор уже трижды побывал «перспективным молодым» и трижды оказался за дверью с картонной коробкой в руках. И «Полярный кредит», и «Финансовая гавань», и «БалтСеверДар» предложили ему «развиваться в другом месте».
Уже как полгода Егор без работы. Полгода, пока однокурсники из Москвы хвастались премиями, он в мурманской пятиэтажке просиживал с ноутбуком на коленях в поисках вакансии. И в квартире его пахло сыростью и отчаянием.
Это мама видела в нём банкира. И ему, конечно, тоже хотелось стабильности и дохода, чтобы вся жизнь размерена и просчитана. Сперва был класс с математическим уклоном. Затем репетитор по алгебре и «вышмату». Профильный ВУЗ. Следуя сухим установленным схемам, Егор почувствовал — упорядочить жизнь, подчинить её жестким алгоритмам сложно. Заняться чем-то иным попросту не хватало духа. И диплом финансиста и мамина настойчивость, вновь и вновь заставляли рассылать по банкам резюме.
Найти работу в июне оказалось также нереально, как мурманское лето. Егору всегда казалось, что в Мурманске лето это настоящая массовая галлюцинация, как новая девушка с сайта знакомств: всем рассказал, но никто её не видел. А потому столичным друзьям Егор советовал, если хотите «настоящего» лета, езжайте в Крым. Если хотите «легендарного», приезжайте в Мурманск.
Город за окном вымер. Половина работодателей укатила на юга, а оставшиеся только пожимали плечами: «Возвращайтесь в сентябре, там посмотрим». Расстраивать маму совсем не хотелось, и Егор продолжал обзванивать и рассылать.
— И додумался же выдать клиенту, что через дорогу ставка по потребительскому кредиту ниже, — звенел в трубке взволнованный мамин голос. — Зла на тебя нет. А теперь что? Целыми днями дома. Егорка, ты там сгниешь! — мать в трубке звучала, будто он не в квартире, а на дне Баренцева моря. — Рома и Катя с детками выезжают завтра к морю. На две недели в палатках. И ты собирайся, они сказали, место в машине полно. Только спальник купи. Это как носки, чужими не пользуются, — категорично добавила мама.
— Ну какой из меня выживальщик, мам, — возразил Егор. — Мой максимум это шашлык на турбазе с розеткой под рукой. Мать была непреклонна:
— Деньги понадобятся только на бензин и еду. Или хочешь сказать, что не можешь заплатить даже за себя?
Это ударило больнее любого увольнения, и Егор без раздумий согласился. Как мог, набросал список вещей в дорогу.
Для поездки на море:
1. Ноутбук (вдруг найду удалёнку)
2. Костюм (на всякий торжественный случай)
3. Таблетки от головной боли (без этого никак)
4. Собственный спальник (гигиена прежде всего)
К вечеру Егор был готов, но предстоящая поездка не выходила из головы. Четыре дня в машине. С Ромой и Катей (Егор никогда не использовал приставки «дядя» и «тётя», они были старше, но не настолько) ещё куда ни шло. Но с их сорванцами — пятилетним Саней и шестилетним Лёвой, которые не сидели на месте дольше пяти минут, это обещало стать настоящим марафоном на выживание.
— Ребят, я встречу вас там! Возьму за «мили» билет и с пересадкой часов через пять на месте.
— Егорыч, ты или с нами, или… Нет, ты точно с нами.
Дорога в осколках
Старый Dodge Caravan некогда роскошный, теперь потрёпанный семейный корабль цвета «выгоревший сливы» ждал Егора у подъезда. На заднем стекле красовалась выцветшая наклейка: «Я люблю Кольский полуостров». Багажник был забит до потолка: палатки, шатер, гриль, пакеты с вещами и продуктами. Как булыжниками на знаменитой мурманской мостовой, багаж был плотно утрамбован туристическими газовыми баллонами. Был еще автобокс на крыше. Судя по тому, как просидели пружины, Егор заключил, что и он забит под завязку.
— А это наши боевые шрамы, — Катя смешливо прикрыла глубокие ржавые царапины на капоте.
— Тебе место где-то посередине, между спальными мешками и коробкой тушенки, — сказал Рома, засовывая ещё сонного Егора в салон. Погодки (Саня и Лёва) тут же устроили допрос:
— А ты, правда, из банка? А можешь напечатать деньги? А правда, если долго не работать, тебя медведь скушает? А ты, почему без работы?
— Потому что банки это… — Егор хотел добавить «ад», но, увидев настороженный Катин взгляд, поправился, — это сложно.
Кондиционер в машине существовал только в двух режимах, либо дул кипятком, либо не дул вообще. Задняя дверь скрипела на каждой кочке, а в багажнике что-то вечно гремело, не то набор ключей, не то детские игрушки. Погодки, не переставая, перекрикивали друг друга в «кто громче споёт» под старый CD с «Руки вверх!»
Егор прижался к окну с ноутбуком на коленях и лицом человека, который жалеет, что нельзя на такси. Еще промелькнула паршивенькая мыслишка: как только ребята поймут, что в пути он обуза, что не тянет и плёвого дела, он неловко предложит отпустить его домой и те, конечно нехотя, но согласятся. План казался рабочим, вот только думать о нём отчего-то было противно.
Не оборачиваясь, Роман крикнул с водительского:
— Нам до Бугазской косы четыре дня ходу. Устраивайтесь удобней.
В старых спортивных очках он был собран, и, казалось, совсем не замечал происходящего вокруг гама. Впрочем, и Катя. Та на штурманском месте увлеклась книгой с надписью «Шантарам» на обложке, лишь изредка вздыхала и поглядывала на мужа.
Егор проверил почту и отложил ноутбук. За окном, где-то там, за поворотом, в дорожной пыли остался его прежний мир, аккуратно упакованный в глянцевые офисные здания, ежемесячные отчеты и этот подташнивающий страх обернуться бездушным клерком. Он выдавил в ладонь пару таблеток от головной боли (одна выскользнула и закатилась под сиденье, и ладно). Многие попытки найти себя в рутинной офисной жизни, потом недели одиночества дома и вот теперь, казалось, сейчас с ним и должно что-то произойти. Это «что-то» ждало впереди, и Егор выглядывал из-за плеча Романа и смотрел на дорогу.
Ведь он не бежит, а это нечто впереди само надвигается на него. Пусть Егору пока и не видно, оно вроде разбитого зеркала, где вместо отражения лишь неровные края. Осколки. А за ними, должно быть, смутный силуэт, кем он может стать. Если, конечно, хватит смелости не склеивать осколки обратно.
Уроки костра
От сна в неудобной позе затекли ноги, и Егор не сразу смог выбраться из машины. Вокруг была лужайка с хрусткой высокой травой, позади сплошной густой лес и озеро. Пологий каменистый берег плавно уходил в воду. Егор и не заметил, как свернули на проселок. Пахло сыростью. Отчего-то было тоскливо. Он опустился на колени. Хотелось поболтать ни о чем с мамой, пожаловаться на долгую дорогу, тесноту, духоту. Просто хотелось домой, обратно в уют.
— Красивое место, — Катя протирала лобовое стекло от набитых по трассе насекомых, — прямо как в том году на турбазе с мамой, помнишь? Ты тогда еще маленький был, воды боялся.
— Ну да, — ухмыльнулся Егор, — а потом она меня под живот в воде держала, плавать учила.
— Скучаешь? — Катя осторожно понизила голос.
Егор сорвал небольшую травинку и посмотрел через неё на свет:
— Немного.
— Она тоже, — кивнула Катя. — Очень перед отъездом переживала за тебя. Присмотри, говорит за ним, ладно? Пусть отдохнёт.
Егор задрал голову. Макушки деревьев вдалеке беззвучно раскачивались в такт, но ветра на поляне не было.
— А как же за тобой присмотреть? Ты вон какой вымахал. Разве, чтоб девки не утащили, — и она подмигнула.
Егор натянуто улыбнулся:
— Кать, а если вот не знаешь, чего хочешь. Вот вообще.
Катя спокойно:
— Такое бывает. Особенно когда тебе, как сейчас. Кажется, нужно срочно что-то решать.
— Ну да. А у меня, — перебил Егор, — в этом дурацком кредитном отделе. Мама говорит «перспективно», а я… — Егор оборвал, стиснув зубы. Катя едва коснулась его плеча:
— Но ты же не для мамы живешь. И не для «перспективы», — она повернулась и заглянула в глаза. — Представь один день. Самый обычный, но твой. Чем бы ты в нём занялся? Если не «надо», а вот, что хочешь ты.
— Рисовал может что-то. Или с людьми работал, но не по бумажке и без цифр.
Катя улыбнулась:
— Вот, направление есть. — Она протянула Егору руку, и тот встал. — Пойдем, а? Чего-то Ромка там возится, не пойму.
— Помощь нужна с костром, — донеслось с озера. Роман вручил Егору коробок спичек. — Переночуем здесь. С тебя костер, с нас еда и кров.
Катя с погодками зашуршала пакетами. Роман схватил котелок и, балансируя на блестящих камнях, направился к воде.
Пытаясь повторить, как делал в детстве, Егор неуверенно сгреб ветки в кучу. Первая спичка погасла, едва коснувшись коры. Вторая сломалась в попытке чиркнуть коробок. Третью зажал слишком близко, и та вспыхнула у него в пальцах. Егор дёрнулся, обжёгся и выругался сквозь зубы.
— Экономист, ты костёр или финансовый отчёт жечь собрался? — раздался за спиной смех. Роман стоял с полным ведром воды, наблюдая за тщетными попытками поджечь крупные ветки, уложенные внахлест, точно неумелый макет шалаша.
— Да знаю я, — пробормотал Егор, — надо мелочь сначала, потом крупные, — но, не найдя «мелочи», сунул в середину смятый чек с заправки. Пламя на секунду ожило и тут же погасло, оставив лишь чёрный след на сыроватых дровах.
Рома вздохнул, выхватил спички и в одно движение разжёг огонь.
— Костер это тебе не Excel. Здесь формула проще. Дрова плюс воздух плюс огонь. Никаких сводных таблиц.
Но самое унизительное ждало впереди. Когда костер, наконец, задался, Егор хотел поставить на него котелок, но тот ехидно перевернулся залив пламя. Зашипела вода, угли взметнулись вверх, а Саня и Лёва визжали от восторга:
— Дядя Егор, ты прямо как в мультике про неумеху!
Катя, пряча улыбку, протянула ему консервную банку:
— Ладно, герой, хотя бы разогрей тушёнку. Тут проще: открыть, поставить к огню. Не уронить.
Егор мрачно взял банку, но тут же выронил её, едва не наступив на спальник, что так и не разложил.
— Главное, конечно не костёр, — вспоминал за ужином Роман, разливая по мискам суп, — а то, что ты хотя бы пытаешься. Могу вот научить, как ложку держать?
Погодки дружно загоготали.
— Я сам, — процедил Егор сквозь зубы и костяшки его побелели.
— Дядя, — Лёва подсел ближе и заглянул в лицо, — как ты, я обычно отвечаю, когда очень злюсь. Но папа говорит, что злиться плохо. Когда злишься, умирают нервные клетки. А я не хочу, чтоб кто-то из-за меня умер.
— Ну что ты, — отозвался Егор явно мягче, — никто не умрёт.
В темноте, под детский смех и певучий треск дров, Егор впервые за полгода не думал о резюме. Лишь о том, как бы завтра не спалить палатку. Где-то вдалеке завывал ветер, и ему вдруг стало стыдно: «Чёрт, а ведь они, правда, думали, что я смогу».
Двадцать восемь
Несколько раз Егор пытался влезть с новаторскими идеями, ускорить путь к морю. Предлагал даже пустить его за руль, ну или Катю, но Роман наотрез отказался. Только он, по его убеждению, был вправе управлять этим семейным кораблем.
Какое-то время Егор еще пробовал работать в дороге. Проверял почту, бороздил сайты с поиском работы, просматривал финансовые новостные колонки. В такой жаре ноутбук быстро перегревался, да и мобильный Интернет ловил лишь местами.
— Егор, выключи это. Смотри – коровы! — восклицала Катя.
— У меня Zoom с бывшим коллегой через полчаса. Может чего предложит.
— Отлично. Расскажи там, как мы проезжали деревню и улицу перешли двадцать гусей.
Пейзаж за окном менялся. Деревья к югу становились выше, воздух стал осязаем. Егор всё чаще ловил себя с застывшим в облака взглядом, когда не думалось ни о чем, а просто жилось. Он научился принимать нужную для сна позу, и ноги уже не затекали. Лязганье из багажника убаюкивало не хуже Ambient радио и единственное, что вырывало теперь из дорожного транса, это внезапные остановки, как говорил Роман «привязать коней». В одну из таких, Егор наступил в муравейник, и потом еще долго казалось, будто по спине кто-то маленький мелко и нудно перебирает лапками. А потом дорога неожиданно закончилась. Она уперлась прямо в пляж. Слева и справа, сколько хватало взгляда, был песок. Широкая коса с редким лесом и куполами разноцветных шатров да палаток уходила за горизонт. А впереди оно — бескрайнее и синее. С тысячей птичьих криков и меж тем молчаливое.
— Большое, — протянул Лёва.
Егор лениво шагнул из машины:
— Здесь хотя бы Wi-Fi есть?
— Есть, — Рома вернул реальность, швырнув Егору банку тушенки. — Его ветром иногда надувает.
Егор обидно йокнул, поймав банку, а потом поднял взгляд и увидел море. Он стоял молча, вспоминая, как называются такие белые на волнах шапочки, что пенит и срывает в стороны ветер, но слово это всё выскальзывало из головы. Его словно выдувало. Эти упругие солоноватые теплые порывы вычищали голову не только от редких слов, но еще от пустых отсохших мыслей и давно отмерших идей, которым и не хватало, чтоб улететь прочь только дуновения. Егор щурился, легко улыбаясь, и глаза едва уловимо слезились. Из приятного оцепенения выдернул Роман:
— Бухгалтерия, пора домики строить, — он всучил Егору сверток палатки и одобрительно кивнул.
Волны уже облизывали алый солнечный диск, когда Егор с гордым видом затянул последний узел на растяжке.
— Готово, — гордо объявил он, отряхивая руки.
Роман молча обошел конструкцию и дернул за ближайшую стропу. Сооружение съехало вбок, как поверженный рыцарь.
— Это мёртвый узел? — вздохнул он. — Ты что, навсегда здесь собрался? Затянул, теперь только резать.
Егор раскраснелся, пока Роман разбирался с его узлами. Погодки, конечно, тут же подхватили:
— Дядя Егор, ты прямо как пингвин из «Мадагаскара». Тот тоже думал, что умеет строить, а получилось… Ну, — Лёва засмеялся, тыча пальцем в перекошенную палатку.
Роман помог с установкой, а потом выгрузил из Доджа пустые пятилитровые канистры из-под воды:
— Вот наши новые друзья. Наполняем песком, закапываем на полметра, вяжем к ним стропы палаток. И хоть ветер, хоть ураган не улетим.
Егор послушно копал ямки, пока Катя с детьми наполняла ёмкости. К ночи получился лагерь, похожий на штаб экспедиции: в центре лопух центрального шатра, за ним большая кемпинговая палатка для ребят и погодок, слева к ним, как ребенок к родителю, прижималась красная штормовая палатка Егора. Роман подогнал Додж так, чтоб закрыть лагерь от бокового ветра. Когда каждая растяжка была подвязана, Роман скомандовал:
— Теперь крепим шатёр к машине.
Они протянули веревки от колесных дисков авто к основанию шатра. Конструкция получилась надежной, но Роман остался недоволен:
— Не нравиться мне этот кемпинговый стиль, — он несколько раз обошел свою массивную чуткую к порывам палатку, глянул на штормовую. — Ай, для верности. Вяжем всё к шатру, он у нас получился самый устойчивый.
Так конструкция стала напоминать логово паука, и погодки и Егор тут и там попадались в хитрую паутину, спотыкаясь о стропы, что в ночи делались совершенно невидимы.
После ужина Роман, развалившись у мангала, поднял кружку:
— Ну, Егорыч, теперь ты знаешь, с жизнью, как с узлами, слишком сильно затягивать нельзя.
Егор ковырнул пальцем подсохшие в тарелке макароны, оглянулся. Катя была занята с погодками у своей палатки.
— Я вроде и не тянул, — голос Егора дрогнул.
— Ага. И? — Роман не отрывался от кружки.
— Я, кажется, не смогу больше в кредитном. Не хочу работать с людьми, как они. А как хочу, мне не дают. Я там с ума сойду. Вот Катя советует услышать себя.
Роман налил еще и придвинулся ближе:
— Я двадцать лет у станка. Шум, грязь. Начальство — козлы.
— Ну и зачем?
— Зарплата, племяш. Кварплата, жрать. Ребята вон подрастают, — Роман вздохнул. — Мечтал стал дальнобоем.
— Так почему не стал?
— Потому, что не детский сад. Мечты они для богатых.
Егор шепотом:
— Я не хочу, как ты.
— Да я и сам не хотел, — рассмеялся Роман. Он хлопнул шампуром по углям и ввысь взметнулся рой красных точек. — Но если уж взялся, держись.
Ночь выдалась звездной и душной. Одолевал гнус. Разнородные крылатые твари стучались панцирями и рогами о светодиодную лампу под сводом шатра.
— Ты что там делаешь? — окликнул Роман.
— Двадцать восемь, — отозвался Егор с моря.
Рома развел руками.
— Ровно двадцать восемь шагов от палатки до самой кромки. Я подсчитал.
Роман усмехнулся:
— Считать ты мастер, не спорю. А ну, посмотри на воду. Она светится!
Волны, невысокие, но упругие, с музыкальным шорохом накатывали на песок, и в их пенящихся гребнях вспыхивали едва уловимые мятные огоньки.
— Планктон, — заключил Роман, — ну или медузы какие.
Беззвучно подошла Катя обняла мужа за плечи:
— Волшебно.
— Нужно позвать мальчишек, — восторженно отозвался Егор.
— Я только их уложила. Завтра.
Завтра
Вечер второго дня на пляже. Рома разливал по кружкам домашнее вино. Катя жарила на гриле рыбу, а дети возились на берегу с игрушками, строили песчаный замок, который тут же размывало волнами. Егор сидел у воды на складном стуле и с тоской смотрел на ноутбук. Сигнал LTE был настолько слаб, что даже почта не грузилась.
Лёва серьезно:
— Всё, я больше не строитель. Надоело.
— А кто теперь? — не отрываясь от очередной башенки поинтересовался Саня.
— Водитель трактора! — Лёва схватил игрушечный грузовик и зарычал подобно трудящемуся мотору. — Везу песок.
Саня оживился:
— О! Тогда я буду кран, — он встал и вытянул в стороны руки, точно стрела подъемника. — Вииииу. Поднимаю кирпичи.
Егор отвлекся на веселый детский гам и улыбнулся.
— Я передумал, — Лёва откинул грузовик и схватил лейку, — теперь я садовник. Поливаю цветы! — облил Егору ноги. Только он хотел присоединиться к игре, как из темноты появился Тунгус.
Сначала они услышали хруст веток под тяжелыми ботинками, а потом обрушился этот хриплый бас:
— О, семейный лагерь! Я к вам.
К мангалу вышел мужик под пятьдесят лет, худой, даже тощий, в растянутой тельняшке и армейских штанах. В глазах был пугающий, неестественный прищур под нависшими изломанными бровями. Над правым глазом был резкий излом, над левым выщербленный край, будто кожа здесь была обожжена или обморожена, и волосы отрасли заново вразнобой. В одной руке гость нёс пластиковую бутылку с мутной жидкостью, в другой огромный арбуз. И держал его настолько легко, словно тот был воздушным шаром.
— Мы не знакомы, — Рома мгновенно встал, блокируя путь к столу. На голоса под шатер поспешили Егор и дети.
— Олег. Теперь знакомы, — мужик грохнул арбуз на песок и протянул руку, — но все зовут меня Тунгус.
Дети замерли. Егор инстинктивно убрал ноутбук в сторону.
— Мы не ищем компанию, — голос Ромы звучал настороженно.
Тунгус налил себе вина из их бутылки прямо в горло:
— Зря. На юге без местных гидов скучно. Вот, кстати, арбуз в подарок.
Роман уверенно шагнул вперед, и спина его вытянулось в струну:
— Последний раз говорю вежливо.
Егор в нерешительности оглянулся и прикинул, если сейчас набрать «112», он даже не сможет назвать место.
И тут Тунгус взорвался раскатистым хриплым смехом:
— Да расслабься, командир! Вижу ты нервный какой-то. Я от соседней стоянки, там уехали все. Скучно. Арбуз, кстати, правда, ваш.
Он ловко пнул его, и арбуз покатился прямо к детям. Те завизжали от восторга.
— А это что? — Катя указала на бутылку в его руке.
— Самогон. На хвое. Для дезинфекции, — Тунгус подмигнул ниточками глаз. Хотите, попробуйте. Нет, так я и один выпью.
Роман еще хмурился, но руки разжались. Он жестом пригласил гостя к мангалу. Егор протяжно выдохнул:
— Вы, вы серьезно сейчас чуть не подрались из-за арбуза?
— Не из-за арбуза. Из-за границ, — вновь серьезно сказал Тунгус, сверкнув глазами. Они были словно две узкие трещины в бетоне, через которые едва пробивался свет ни то презрения, ни то мудрости, — я их уважаю. Но проверять надо, вдруг вы подонки?
Он грохнулся на песок рядом с мангалом, отпил из своей бутылки и закусил куском рыбы со стола:
— Нормальные я погляжу. Ладно, теперь я ваш сосед до конца сезона.
Дети уже висели у него на плечах, выпрашивая пнуть арбуз снова. Катя невольно улыбалась. И только Егор думал: «Кто этот псих, и почему он щурится на мой ноутбук как змея на мышь?»
— Я на никелевом комбинате двадцать лет горел вместе с рудой, а взгляд такой усталый от летящей окалины. Теперь вот, — Тунгус достал ингалятор, — астма.
Катя прижалась к мужу, когда гость неожиданно зашелся кашлем так, что лицо побагровело. Егор дернулся к столу за водой, но зацепился о ручку стула, споткнулся и рухнул, угодив пятерней пакет для отходов.
Изучив застывшие лица хозяев лагеря, Тунгус подытожил:
— Ты напоминаешь моего пса, тот тоже вечно по мусоркам.
Так компания обрела это странное шумное соседство. Теперь регулярно часа в три ночи Тунгус будил лагерь песнями собственного сочинения, или спорил во весь голос с кем-то невидимым. А когда от криков просыпались погодки, Роман вздыхал, натягивал футболку и шел усмирять соседа.
— На заводе дробилки перекрикиваю, — извинялся на утро Тунгус. — Вот я и ору. Рефлекс.
Тунгус мог запросто стащить их котелок и вернуть к вечеру полный мидий. После очередного нагоняя от Ромы мог без спроса сменить шпунт молнии на их палатки, чтоб не заедало, обвязать красными лоскутами растянутые паутиной стропы — для заметности, и продолжал добывать арбузы. А Катя втайне оставляла ему суп у палатки.
Как-то под утро на крики к Тунгусу наведался потерявший терпение Егор. Он застал соседа на песке. В жутком спазме. Белые пузыри пены в уголках рта и цепляющие воздух пальцы.
— Ладно, мальчик, иди к своим, — приступ прошел, и Тунгус принялся умываться с головой из мятой полторашки. — Астма, или чёрт знает что ещё. Подарки из цеха.
Егор подал полотенце и опустился на песок рядом:
— Почему ты до сих пор на своём комбинате? — он взглянул на изуродованную шрамами спину Тунгуса. Тот сидел, сложив по-турецки ноги, лицом к морю. — Ты же гробишь себя.
Тунгус склонил голову и зашевелил губами, будто жевал невидимую жвачку:
— А куда?
— На любую другую работу. Ты же… — Егор не успел закончить мысль, как Тунгус прервал его:
— Я на своём месте, — он опустил ладонь в золу погасшего костра и вынул ржавый гвоздь. — Видишь?
Егор кивнул.
— У нас такие штуковины шпильками зовут, — захрипел Тунгус. — Забиваешь ровно тридцать две штуки на квадрат. Не больше, не меньше. Разметка — лазер. Ударник пневматический, — Тунгус метнул гвоздь в песок и тот вошел по шляпку, точно стрела. — Приходит новичок, решает: «Да ладно, двадцать хватит». Или бьёт криво, чтоб пораньше свалить. А через месяц эта термоброня по швам трещит. Через два — раскаленный штейн прожигает кожух никелевой печи. А там, — он щелкает пальцами у самого лица Егора, — 1400 градусов и моя смена под парами, — достает ингалятор, делает глубокий вдох. Спина в шрамах содрогается. — Вот и вся арифметика. Мои шпильки всегда тридцать два. Всегда. Даже если легкие на ладан дышат.
Небо у горизонта светлело. Песок, точно кожа спящего зверя, становился упругим. Стоило надавить, из-под пальцев проступала холодная влага.
— Потому, что если не я, — Тунгус покачиваясь, поднялся, — придут те, кто считает правила ерундой. И тогда рванет не только шов. Рванет всё.
Невидимые нити
Егор и не заметил, как в последние дни в кемпинге совсем перестал бояться испачкать руки, не морщился при виде песка в еде, даже научился ставить палатку, пусть и криво. Дети, Саня и Лёва, теперь засыпали, прижавшись к нему в спальнике, доверчиво рассказывая перед сном о своих мечтах. Катя, которая раньше была просто «тетей», теперь улыбалась ему, точно старшему сыну. А Роман, тот давно перестал подкалывать за беспомощность, а просто ждал, когда Егор, наконец, поймет, что он не лишний.
Последним вечером в лагере, когда Егор без особых успехов ловил сеть у скал, предупредить маму об отъезде, на телефон пришло сообщение:
МЧС: в районе Сочи ожидается ураган, грозы,
возможны смерчи с выходом на сушу
— Нас это не касается, — заверил Роман, глядя на карту ветров. — Убери мобилу, детей пугаешь. Максимум, облака пригонит, а утром не торопясь соберемся и в путь.
— Я понимаю, Сочи далеко, но ведь неспроста смс прислали и нам, тем, кто на косе, — возразил Егор.
— Они только пугают. Перестраховщики. Мы каждое лето с палатками. Вот в прошлый раз тоже «шторм» обещали, в итоге ни ветерка.
— А если ураган все же дойдет?
— Послушай, Егорыч. — Роман оттянул ногой стропу, и та туго едва поддалась. — У нас не лагерь, а крепость. В дождик крепче сон. — Он вынул из кармана одноразовый пакетик сахара и всучил Егору. — Держи вот. Попьешь утром с кофе.
Егор кивнул, но почему-то долго не мог уснуть. Лежал, вслушивался, как шумит море, как дети за тонкой стенкой палатки тихо сопят в своих спальниках. Он провалился в сон всего на мгновенье, как точно знакомый хриплый бас вырвал его в реальность. Он открыл глаза, не совсем ещё понимая, что происходит. А потом мир взорвался.
Палатка тряслась, словно её хотел сорвать с земли невидимый великан. Входной клапан вывернулся и непрерывно стучал о натянутую барабаном стенку. Молнии били настолько близко, что ослепительные вспышки проникали сквозь ткань, и так часто, что было светло как днём. Только Егор приоткрыл выход, ураган ворвался. Времени медлить не стало. Босиком он выскочил в ночь. Штормовой ветер взмывал песок ввысь, выше роста и тот больно жалил глаза, и живот, и ноги. Он посмотрел на палатку ребят. Ветер свистел о натянутые стропы, но она держалась. Внутри всё было недвижимо. «Меня здесь бросили», — паника овладела всего на секунду, но Егор тут же отогнал её криком, что было сил:
— Пожар! — не зная почему завопил он.
В следующую секунду к нему выскочил Роман. Егор успел заметить, что впервые видит в его широко раскрытых глазах ужас. Оцепенение длилось недолго.
— Шатёр, — Егор даже не узнал свой голос, громовой, командный. — Его сейчас унесет!
В мгновенье они с Романом повисли на внутренних дугах, пытаясь удержать конструкцию. Казалось, температура упала до нуля, тело знобило, и силы быстро кончались. Егор то и дело озирался к морю, боясь самого страшного — увидеть во вспышках черную воронку смерча.
— Кажись, обойдется.
— Не пронесёт! — Егор рявкнул так, что Рома оторопел. — Оглянись, нужно срочно валить.
Ветер усиливался, и каждый новый порыв стремился смести лагерь прочь. Купол шатра выгнуло точно парус. Стальные дуги скрипели и ныли. Металлические колышки разбросало, ножки взмыли и теперь шатер висел лишь на стропах, обвязанных к машине, к канистрам в песке и… и к палаткам. Мысль эта ударила Егора так больно, что он зажмурился.
— Если стропы лопнут, шатер унесёт за собой палатки, — прокричал он. — Дети! Всех срочно в машину.
Но они с Романом висели на шатре, и, казалось, только это спасало. Отпустишь, как он сорвется в бушующую бездну, увлекая всё и вся за собой, где смерть.
— Катя! — взревел Роман, — но бушующий свист заглушил слова.
Мужики продолжали висеть, не смея разжать побледневшие пальцы. Озноб не проходил. Глухой щелчок и стропа штормовой палатки лопнула. Безвольным шнурком она устремилась по ветру. Палатку, где еще пару минут назад тревожно спал Егор, развернуло и раздуло, словно пакет. Она металась и подпрыгивала. Еще чуть-чуть и сорвет за собой ребят и Катю.
— Ромыч, режь стропы, унесёт!
— Не отпущу, в палатке дети. Катька!
Из-за Доджа вылетел Тунгус. Взъерошенный и шальной, в разодранной на груди тельняшке. Кошачьими прыжками он приблизился и ловко повис на шатре рядом:
— Беги, пацан. Держу, — оскалился Тунгус звериным рыком.
Онемевшие пальцы соскользнули. Кувыркаясь, Егор оказался возле своей палатки и бросился на неё, точно хищник, широко расставив лапы.
Палатка взбрыкнула, щелкнула по лбу и опрокинула в песок. Затем она чертыхнулась, выплюнула в пустоту неба остатки содержимого: мягкий коврик, спальник, совсем новенький выходной костюм, и крепко раздув бока заскользила по пляжу к лесу. Вслед ей вытягивалась и кренилась кемпинговая палатка Ромы.
— Режь её! — орали мужики, и крики смешивались с металлическим скрипом дуг.
Время точно замедлилось, и Егор успел оглянуться вновь. Море вскипало и стремилось вверх, а буря срывала взлетающую воду, замешивала с песком и грубо швыряла в лица. Егор чувствовал этот солоноватый привкус в носу. Он различил в двух шагах под ногами широкий охотничий нож, которым вчера Роман делил яблоки. Натыкаясь коленями о разбросанные по лагерю вещи, Егор крепко ухватил рукоять. Взмах о стропы, и яркая штормовая палатка беззвучно унеслась ввысь.
Мухой Егор вернулся к мужикам. Втроем им на какое-то время удалось прижать ножки шатра к земле.
— Смерчи! Рвём отсюда! — рыкнул Тунгус. Он был настолько взбешен, что глаза, кажется, исчезли вовсе, были лишь узкие тени под бровями.
— Катя! — захлёбывался Роман, но голос его тонул в грохоте.
Молнии били, хлестали море извилистыми плетками, освещая пространство и лица мертвенно-белым светом. Песок врезался в кожу, словно осколки. Егор вновь и вновь озирался, но кривых черных труб над морем не вырастало.
Налетел шквал, и шатер вновь взмыл. Его плотная ткань билась под пальцами пойманной жалкой птицей. Неожиданно для себя Егор почувствовал по рукам жар и понял: металл сдаётся. Он лопается и впивается в побелевшую мякоть ладоней. Лица Ромы и Тунгуса тоже перекосило. Они кряхтели, стонали, выли. А потом металл не выдержал, тонко скрипнул и сложился кривой дугой. Мужики прижали его к земле телами. Разодранная ткань обессилено хлопала о песок.
— Теперь, — скомандовал Егор.
И Роман в один прыжок оказался в палатке. Еще секунда и он с погодками на руках большими прыжками у Доджа.
— Ключи! — вопит Катя, выбегая из палатки. Шквал сбивает с ног. Рома спешит обратно. Она вскакивает, обвивает мужа за шею, прячет в спину лицо. И вот они уже у машины. Рома торопится. Движения его напряжены. Губы собраны в тонкую нить. Руки мелко дрожат. Ключ соскальзывает, не попадает в замок. Ветер хлещет песком, словно картечью. Заталкивая детей в салон, невольно бьёт Лёвку макушкой о дверь. Мальчик даже не пискнул.
— Тунгус, держись я быстро.
Сосед кивнул Егору.
Миг и Роман с Егором скомкали палатку, наспех с остатками вещей внутри. Затем шатёр. Сверкая в отблесках молний клинком ножа, Егор вспарывал стропы. Все что находил. Даже те, что уже бессильно метались по ветру. Резал у основания. Запихали остатки шатра в багажник. Прямо так, с песком, дождем под скрип искореженных дуг. Потом на ощупь отыскали в песке ключ от автобокса, что вечером остался на стуле. Егор подумал тогда: под ногами ножи, вилки, чего только нет, а мы босиком и целы.
Море оживало и бросалось на берег. Егор обернулся еще, в этот раз с огромным новым для себя чувством — появись там наконец смерч, или хоть громадное в небоскреб чудище с щупальцами у морды, не испугается, не побежит. Он понял: больше нет страха. Потому как страх, это когда ты один. А он не был один. Он защищал своих и делал что должен.
Когда лагерь был собран, всё стихло. Буря окончательно ушла в море. Теперь молотил колкий редкий дождь. Олег, отряхивая с волос песок, собрался уходить. Егор, остановил его:
— Эй, спасибо! Но зачем помог? Мы же с тобой… — недоговорил, вспомнив его пьяные выходки.
— Чего тут думать. Дети же. У нас в Норильске, если мужик ребятишек в пурге бросит, ему потом лицо топором ровняют. Традиция такая.
Роман рассмеялся:
— Ну ты, Тунгус, и философ.
— Философ это который в Питере по кабакам умничает, а я просто мужик, который знает, если не помочь сейчас, завтра сам сдохнешь и руки никто не подаст. Бегите к своим, а мне водку пить пора. Геройству на сегодня всё.
И Тунгус побрел прочь, но через пару шагов обернулся:
— Егор, если решишь в тайгу, зови! Только питьё своё, а то мой запас на вас сопляков быстро кончится.
Песок в карманах
Кафе «Северный ветер» при заправке было переполнено. Сюда стекались те, кто пережил циклон. Яркая вывеска светилась и манила в темноте, как оазис.
Компания ввалилась в заведение. Их одежда еще пахла морской солью и дождем, а в волосах, в ушах и под ногтями было много песка.
— Три «двойных чизбургера», два «фрэнч-дога», средняя фри и, — Роман оглядел всех, — пять больших «пепси». Мы заслужили, — в ладони аккуратно перевязанной белой тканью, он протянул кассиру кредитку.
Катя проводила детей в туалет умыться. В помещении было душно, висел плотный запах жареного масла. Егор отыскал на баре пульт и пролистал каналы до новостного:
…из-за слияния черноморского циклона и каспийской депрессии Краснодарский край столкнулся с масштабными наводнениями и разрушениями. Граница циклона пришлась на побережье в район Бугазской косы, где полностью уничтожен палаточный городок…
Катя переключила ТВ на детский, с мультфильмами.
— Меня могло там не быть, — прошептал Егор, сжимая стакан с колой ладонями, туго обтянутыми бинтами.
Роман потрепал его по голове:
— Но ты был. И мы здесь сейчас во многом благодаря тебе.
Егор покраснел:
— Я просто не убежал.
Катя положила ему на плечо руку. Пальцы ещё холодные.
— Было страшно, — Егор не поднимал взгляд от стакана.
— Страшно? — ухмыльнулся Роман, — да я даже штаны не успел натянуть. Так и носился по пляжу в одних трусах с кроликами. Жена до сих пор ржёт.
Улыбка скользнула по лицу Кати:
— А я в палатке с ребятами притаилась, думала град барабанит. А это наш папа зубами стучал. Да так что песок вибрировал.
Дети рассмеялись, не понимая, о чём говорят взрослые, но чувствуя общее облегчение.
Егор развернул чизбургер:
— Я думал, вся жизнь это офис, карьера, а сегодня увидел, жизнь ещё и вот это.
— А еще жизнь, это люди рядом, — добавил Роман. — И если ты не можешь развести огонь…
— Ты просто этому пока не научился, — мягко подхватила Катя.
Кто-то из посетителей вернул новости. На экране снова показывали то, что осталось от пляжа:
…в Туапсе, Геленджике, Новороссийске и других городах выпало
до 300 мм осадков. Произошли наводнения, оползни,
размыта федеральная трасса А-147 «Джубга–Сочи»…
Парочка за соседним столом: плотный мужчина с перевязанной головой и девушка в мокром свитере, шумно спорили о чем-то.
— Вас тоже штормом? — не удержалась Катя.
Мужчина мрачно кивнул:
— Я по Летнему проспекту ехал, когда вода прямо передо мной просто смысла несколько машин в море. И дорога превратилась в реку.
— А в Хосте из-за оползня перекрыли дорогу. Там грузовик засыпало глиной по кабину, — добавила девушка.
... над Черным морем наблюдались водяные смерчи.
Один вышел на берег в районе Джубги,
повредил дома, вырвал деревья и перевернул несколько автомашин…
— Я был на пляже, когда появилась эта черная воронка, — загорелый молодой парень у бара присоединился к беседе. — Сперва она медленно двигалась к берегу, но в секунду ветер усилился. Люди бежали и кричали. Когда смерч оказался на берегу, стал рвать с корнем деревья. Так легко, словно кусты какие. Киоск с сувенирами размотал в щепки. Я в кафе спрятался. Испугался. Но больше всего поразило, как быстро всё произошло.
…погибло не менее 6 человек, в том числе из-за обрушения конструкций и схода селевых потоков…
— Палатку, как тряпку свернуло и выкрутило. Чудо, что успели в машину нырнуть, — продолжала какая-то женщина из очереди у кассы. — А вот те ребята, — она махнула головой в сторону окна, за которым стояла покорёженная «Нива» с треснувшим лобовым стеклом, но не успела договорить.
К столу подошла пожилая пара. Женщина дрожащими руками поставила стакан с чаем:
— Мы на сорок лет свадьбы приехали. Проснулись по пояс в воде. Спасибо, соседи разбудили.
— Какие соседи? — насторожился Егор.
— Да мужик один. Имя такое редкое, не запомнила. Он в тельняшке по пляжу бегал, людей будил. Нас вытащил, потом к тем ребятам побежал, — она показала на семейство с детьми у кассы.
Роман и Егор переглянулись.
Егор вспомнил, как сквозь сон действительно слышал этот хриплый знакомый голос. Тот самый, что днём орал похабные анекдоты.
Роман побледнел, зубы его застучали, а кулаки сжались так, что на бинтах проступили красные пятна крови. Егор жестом отозвал его в сторону от ребят и Кати:
— Это всё из-за меня, — прошептал Роман настолько тихо, словно боялся услышать свои слова. — Это всё я. Я облажался. Казалось, вязать лагерь к шатру надежнее. А ты ведь вчера предупреждал. Я мог потерять и сыновей, и Катю.
Егор молчал и всматривался Роме в лицо, в пульсирующую над переносицей вену. Совсем крохотную, но сильную. Роман неожиданно тоже замолчал.
Парковку заполняли всё новые авто. Кафе бурлило. Молодой парень у гриля совсем взмок. Чепчик с желтым логотипом постоянно сползал на лоб, и он нервно поправлял его перчатками, обильно обпачканными жиром.
— А я думал, ты мораль мне читать начнешь, — начал Роман после долгой паузы.
— Зачем? Ты и так всё понял.
Роман перевел взгляд на свои ладони и поправил бинты.
— Катя знает, ты их не бросил. Даже когда металл резал руки, ты держал. В тот момент не было «правильно» или «неправильно». Нужно было только держать.
— Но если бы… — запнулся Роман, с силой потирая лоб и глядя Егору куда-то за спину.
— Нет «если бы». Есть «мы сделали». И только поэтому ребята сейчас спят на коленях у Кати, а не… — Егор оборвался. — У нас там бутерброды остывают. А еще смотри, что нашел в вещах, — он протянул Роману вымокший одноразовый пакетик сахара.
— Боже, — Роман, наконец, улыбнулся. — Тот самый?
— Кажется, да. Правда, теперь он сладко-соленый. Там вроде утро уже. А ты обещал мне на утро кофе.
— Идём, — согласился Роман.
— Я сейчас, — Егор остался один возле окна.
Светлело. На небе после урагана царила странная, звенящая ясность. Облака плыли неторопливо, как диковинные морские создания. «Вот медуза, — подумал Егор, заметив клубящийся силуэт с длинными во весь небосвод щупальцами, что терялись за горой на востоке. — Дальше кит, громадный, неповоротливый, плывущий к Луне. А там, у самого горизонта рыба с растопыренными плавниками, застывшая в прыжке. Словно ураган чудовищной силы извлёк эти существа из пучины и разметал по небу. И мы могли бы сегодня также, — мелькнуло у него, — закончиться и стать такой медузой или просто туманом, но мы живы».
И Егору представилось, что здесь в свои почти двадцать пять, он, стоя у окна безымянного кафе, мчится через незримую границу между «до» и «после». Где-то далеко, далеко впереди зовут огни новых незнакомых городов, и Егор знал, это лишь новый поворот на его извилистом и захватывающем пути.