Жанна Бочманова

Жанна Бочманова

Живёт в Красном Селе, Санкт-Петербург

Сотрудник телекоммуникационной компании

Публиковалась в журнале «Невский альманах», альманахе «Полдень»

Издательством «АСТ» отдельными книгами выпущены повести «Тайна красного шатра» (2018), «За неделю до каникул» (2021), «Школа № 13. Оборотень-сладкоежка» (2023), «Школа № 13. Бессмертный директор» (2023) «Рита и волшебное яйцо» (2024)

Рекомендована к публикации в журнале «Формаслов» на XIV форуме-фестивале 2024 года

Сведения об участнике приведены на декабрь 2024 года

Михайло. Мечта юного кормщика

Рассказ

Гукор «Чайка» летел по волнам, падая и взмывая на гребнях. Михайло, которому этим летом исполнилось девять, с восторгом смотрел на отца, чьи руки уверенно держали штурвал. Василий Дорофеевич Ломоносов первый раз вышел в море на своем новом судне, построенном для него по специальному заказу. Эти двухмачтовые гукоры голландского образца предназначались для хождения как по рекам, так и по морям, что было удобнее, чем обычные речные струги.

Кормщик нашел глазами сына, тот крепко держался за леер и смотрел на море без опаски. Мальчик родился крепким и рано проявил смышленость и трудолюбие, значит, станет хорошим помощником отцу в его нелегком рыболовном промысле.

Команда судна ловко управлялась с такелажем и с тревогой посматривала на темнеющий горизонт, откуда надвигался шторм.

— Успеем, — подбодрил Василий Дорофеевич старшего рыболовной артели Никитку Сурина, — вот он мыс, уже близко.

Гукор рвался к мысу Святой нос, там есть где укрыться от непогоды, переночевать, а утром можно снова отправиться в путь. Но, видно, шторм двигался быстрее, чем они рассчитывали, вскоре небо над ними заволокло низкой чернильного цвета тучей.

— Убрать паруса! — крикнул Василий Дорофеевич и чуть повернул рулевое колесо.

Паруса сворачивали один за одним, оставался последний, на грот-мачте, когда налетел шквал, ударил в парусину, вздул пузырем. Гукор накренило на бок так, что бортом он лег на воду, едва-едва не черпнув воды, и с трудом выровнялся. Моряки дергали застрявший на верхушке мачты канат, в отчаянной попытке убрать хлопающий на ветру парус. Василий Дорофеевич врос ногами в палубу, держа штурвал, но уже чувствовал скорый второй порыв ветра.

— Куда? — закричал вдруг Сурин, смотря вверх.

Василий Дорофеевич вдруг вспомнил о сыне, не смыло ли за борт? Страх пронзил его, и тут он увидел, как Михайло, ловко перебирая руками, лезет по вантам вверх. Вот он оседлал рею и перерубил топором застрявший канат. Парус упал вниз, шквал прошелся по судну, обдал солеными брызгами лица, но вреда причинить уже не смог.

— Молодец, парень! — радостно кричали артельщики, пока Михайло спускался.

Кормщик Ломоносов улыбнулся в густые усы — хороший помощник растет, настоящим моряком станет.

Вечером расположились у костра на берегу. Ели наваристую уху. Михайло смотрел на яркие точки звезд на темном небе. Сколько же их! И не сосчитать. Считать он немного умел. Его мать, Елена Ивановна происходила из семьи священника и знала грамоту. В семью мужа вместе с приданым принесла несколько книг, по которым учила сына считать, различать буквы и складывать их в слоги. Наука Михайле не показалась скучной, как опасалась мать, наоборот, он так полюбил сидеть за книжками, шевеля губами при чтении, что приходилось насильно выгонять его из дома, ведь работы в хозяйстве всегда было много.

Горизонт вспыхнул сине-зелеными сполохами. Па́зори, как зовут северное сияние в поморских землях, разлились по небосводу. Михайлу всегда интересовало, откуда это свечение? Кто его сделал? Никто не мог ему ответить. Мать говорила, что это божий промысел. Все по воле его, и дождь, и снег, и па́зори. Но мальчика такой ответ не устраивал. Ну не может же быть, что никто не знает, как устроен мир? В тех книгах, что были у них дома, об этом ничего не говорилось, лишь о святых людях, их жизнях и деяниях.

Он улегся на жесткую землю, завернулся в суконное одеяло и долго еще смотрел на небо, считая звезды, сбиваясь со счета и снова начиная. Когда-нибудь он сможет понять, почему они так ярко светят, откуда берутся па́зори, почему дует ветер. Глаза его закрылись. Отец сегодня его хвалил, это было приятно. Потом расскажет матушке, как ходил в море и что видел.

Они не виделись два долгих месяца, с тех пор как гукор отошел от родных берегов деревни Мишанинской, что стоит на Курострове недалеко от Холмогор на берегу Северной Двины. Провожали своих мужчин-кормильцев жены, матери, дети, утирали слезы: не все вернутся домой — море собирало дань каждый год.

У Василия Ломоносова несчастья случались редко, справный он был хозяин, из крестьян черносошных выбился в промысловики, имел два судна, на которых и рыбу ловил, и грузы возил. А что грамоте не учен, так рано осиротел, не до того было, сызмальства пришлось много работать, чтоб на ноги встать. Возвращалась «Чайка» домой с удачей: много рыбы выловлено и продано купцам, все обязательства по грузам выполнены в срок, пошлины оплачены, промысловая артель расчет сполна получила и осталась довольна — Ломоносов дело всегда честно вел.

Михайло стоял на носу, ждал, когда же появятся крыши родной деревни. Дом у Ломоносовых большой, с крыльцом под навесом и с резными балясинами, поверху деревянная резьба идет. Во дворе клети, овины, амбар, все добротно сделано. Еще новшество есть, ранее в деревне не виданное — большой пруд во дворе для разведения рыбы.

Вот уже и пристань показалась. Стоят женщины, волнуются, ждут мужей, отцов, женихов… Только матушки не видно, Михайло уж шею вытягивал, глазами водил — нет, не пришла почему-то.

Мать лежала в своей горенке, на постели, бледная, лоб в испарине. Руки протянула, Михайло бросился к ней.

— Прости, Василь Дорофеич, — прошептала Елена, глядя на мужа, стоящего в дверях, — не можется мне что-то, вторую неделю как. Уж так ждала вас, так ждала…

Василий Дорофеевич подошел, присел на край, погладил жену по горячей руке. Двадцать девять ему было, когда женился он на дочери недавно умершего местного дьяка. Хорошо жили, ладно. Елена хозяйка хорошая и нравом добра.

— Пошлю за доктором, — сказал он.

— Да уж был, — Елена махнула рукой, — и он, и знахарка-травница приходила. Отвары вот пью. Как Мишаня-то в море себя показал?

— Хорошо. Молодец, парень. Не боится ничего. Будет кому дом и хозяйство оставить.

Жена слабо улыбнулась, стиснула пальца мужа.

— Обещай, Василий Дорофеевич, что отдашь Мишаню грамоте учиться. Буквы и цифирь он немного знает, так пусть и дальше учится.

— Да что ты? Никак помирать собралась?

— Уж как получится, а обещание дай. Пусть в роду Ломоносовых будет грамотный человек. Ему же самому легче потом будет.

Василий погладил жену по плечу. Ох, и горяча же, прям через ткань рубахи жар чувствуется. Он вышел, а Михайло снова в комнату проскользнул, сел у постели, взял мать за руку.

— Будешь учиться грамоте, Мишаня? — шептала она.

— Буду, матушка, непременно.

— Надо. Голова у тебя больно светлая. А я уж порадуюсь, на тебя глядючи.

Мать затихла, утомившись, Михайло так и сидел, держа ее за руку, пока не пришла помощница по дому Анфиса и не увела его силком.

***

Ранним утром, еще солнце только встало, Иван Шубной шел по своим делам, прошел через деревню, миновал луговину, дорога шла мимо сельского кладбища. Он чуть замедлился, осенил себя крестом и разглядел среди молодой весенней листвы светлую голову парнишки. Шубной узнал сына Василия Ломоносова, Михайлу. Пройти бы мимо, не мешать скорбеть мальчишке, но что-то заставило его сделать два шага вперед.

— Михайло, ты?

Паренек повернулся, посмотрел на него, узнал, хмурое лицо чуть разгладилось. Шубной подошел ближе. Сосновый крест за год еще не успел потемнеть от дождей и ветра. На холмике, поросшем молодой травкой, лежали сорванные полевые цветы. Михайло поздоровался, поднялся с колен.

— Пришел вот с матушкой попрощаться. Уходим на днях в море с отцом. Как знать, вернемся ли.

Михайло говорил ровно, как взрослый, а ведь ему всего десять годочков, прикинул про себя Шубной. Самому Ивану в этом году исполнилось двадцать один, и главу семейства Ломоносовых он знал хорошо, потому что не раз расписывался за Василия Дорофеевича в документах.

— Это ты правильно решил. На сколько уйдете, на месяц аль больше?

— Как выйдет. Сначала на Колу пойдем, потом в Пустозерск, еще, может, на Соловки.

— Ясно, — Шубной помолчал, потом решился. — Как мачеха-то, не обижает?

Михайло покачал головой. Матушка умерла прошлым летом, через полгода отец привел в дом новую жену. Шубной еще тогда, на свадьбе, Михайле сказал, что, мол, как же в доме без женских рук, чтоб мальчишку хоть как-то утешить. Тогда и углядел он у него под рубахой книжку. Оказался псалтырь.

— И что, нравится тебе читать?

— Матушка хотела, чтобы я выучился, — ответил тогда Михайло. — Там, правда, не везде понятно, но я стараюсь. Вот еще бы счету поучиться.

Шубной, как и многие северные крестьяне, владел грамотой. Семья его летом огородом занималась, рыбной ловлей, а длинными зимними вечерами резали кость. Искусны были Куростровские резчики, тонкая работа из-под их рук выходила. Гребни, оправы для зеркальцев, оклады для икон, шкатулки с дивными птицами и цветами на сторонах и многие другие вещи. Сейчас же, глядя на мальчишку, Шубной вспомнил тот прошлый разговор.

— Грамоте учиться не передумал еще? Так приходи ко мне, у меня книги есть, и с цифирью помогу, если захочешь.

Глаза Михайлы так и загорелись, он кивнул, и на лице его мелькнула улыбка. Он стряхнул землю с портов, поклонился могиле, попрощался и пошел, а Шубной все смотрел ему вслед.

***

Прошло лето, и вот как-то по осени, когда зарядили дожди, Михайло пришел в дом к Шубному. Поклонился и достал из-за пазухи мешочек.

— Вот, отец велел передать. За науку.

В мешочке оказались деньги: мелкие медные монетки. Шубной отказываться от платы не стал, знал, что обидит тем самым Василия Дорофеевича, который бедняком не считался, а значит, вполне способен за учебу сына заплатить. Хотя Иван Шубной с парнишкой занимался бы и без оплаты, так нравилось ему, как быстро схватывал все его ученик. А какие вопросы задавал? Сам бы сроду не задумался. Вот как-то разбирались с задачей и чай пили заодно. Михайло и спроси:

— Иван Афанасьевич, а вот почему сахар и соль в воде растворяются, а песок нет?

Вот как тут ответить? Шубной рассуждать о том, чего не знал, не мог, о чем и сказал честно.

— Эх, кабы знать-то, а? — Михайло смотрел на белые кусочки колотого сахара в миске. — Почему сахар сладкий, а соль соленая?

— Ты еще спроси отчего ветер дует, — засмеялся Шубной.

— А и спросил бы, если б знал у кого. Да вот не у кого.

Шубной поднял вверх палец.

— Надо у того, кто поболее моего знает. Вот погоди, может, выйдет толк.

Недолго Шубной думал, пришел как-то к Ломоносовым, вроде как по делу, да и завел разговор.

— Сын у тебя толковый, Василий Дорофеевич, вижу, к грамоте способен. Поучиться бы ему. Свои знания я ему все передал, нечему больше мне его учить.

— Да надо, — не стал отрицать отец Михайлы, — и жена покойная просила. Да где ж ему учиться-то? Я грамотой не владею, в монастырскую школу крестьянских детей не берут, сам знаешь. Да и есть ли у него время в школу ту ходить?

— А ты послушай, — Шубной улыбнулся и поманил его рукой, — вот какие у меня мысли.

Так и случилось, что вскоре Михайло переступил порог сельской церкви. Местный дьяк, Сабельников Семен Никитич, согласился поучить деревенского паренька.

— Уж такой толковый он, — уговаривал его Шубной, — вот увидишь. Он тебе еще и в церкви помогать будет.

Не обманул Шубной, хороший ученик их Михайлы вышел. Читал он так бегло, что дьяк диву давался. Но больше всего Михайле нравился счет. До ста он считал без запинки, а скоро и до тысяч дошел.

— Вот скажи, — задавал Семен Никитич задачу, — летит по небу гусь, за ним полгуся, и за ним две четвертинки гуся. Сколько гусей по небу летит?

— Два, — не задумываясь, отвечал ученик, и учитель хлопал его по плечу. Молодец!

Но и ему Михайло задавал бесконечные вопросы, на которые у Семена Никитича ответ почти всегда один был, мол, все по воле творца задумано, и простому смертному этого понять не дано.

За три года Михайло вытянулся в росте, почти всех сверстников обогнал. Морские походы с отцом закалили его характер, научили смело смотреть опасностям в лицо, быстро принимать решения. Но вот снова пришла беда в дом Ломоносовых, умерла вторая жена Василия Дорофеевича, и через полгода, вернувшись после летнего промысла, привел он в дом уже третью жену.

Ирина Семеновна, бездетная вдова, была женщиной красивой, сильной, умелой, но гневливой. Не сложились у нее отношения с тринадцатилетним пасынком. Михайло на все придирки отмалчивался, не дерзил, и ее это будто еще больше раззадоривало. Особенное раздражение вызывал вид парня с книжкой в руках. Не успеешь оглянуться, он уже носом в нее уткнулся или палочкой на земле чертит. Чего чертит? Поди пойми.

Стал Михайло из дома уходить, то в амбар, то в сарай — с глаз мачехиных долой. Книги у Шубного брал, прочитает, вернет, другую возьмет. В церкви Семену Никитичу помогал, тот ему на службе читать из церковной книги доверял. Но вскоре и этого Михайле стало мало. Не было в тех книгах ответов ни на один из его вопросов.

Как-то Иван Шубной собрался навестить приятеля и позвал Михайлу с собой.

— Вот, Михайло, знакомься, это Василий Христофорович Дудин, добрый мой друг. Приказчиком работает на верфи в Вавчуге, — представил он хозяина дома. — Вот Василий, это и есть Михайло Ломоносов, рассказывал тебе про него.

Василий Дудин с интересом смотрел на рослого широкоплечего паренька, тот поздоровался, а потом взгляд его упал на дубовый шкаф, где рядком стояли книги, и глаза его широко открылись от восхищения.

Сели за стол, где мать Дудина уже выставила чашки и блюдо с пирожками.

— Вот, Василий, Михайло у нас любопытен без меры, может, ты на его вопросы ответишь, а то я уж и не знаю, как помочь. Ты-то книг поболее моего прочитал, да и на верфи с людьми разными встречаешься.

Дудин улыбнулся, знал, что Шубной шутит, но лицо сделал важное и кивнул.

— Так чего не ответить? Спрашивай. Что тебя интересует?

От Михайлы их переглядывания не укрылись, понял, что подсмеиваются над ним старшие, но обиду в сердце не пустил. Пусть смеются, если смешным кажется его стремление познать неведомое. Снова он посмотрел на полку с книгами и начал:

— Вот Сабельников говорит, что не дано человеку постичь скрытое, что надо довольствоваться тем, что есть, и что каждому его путь с рождения предначертан и иного желать не следует. А я вот думаю, что неправый он. Вернее, не совсем правый.

— Эво как! — Дудин улыбнулся. — То есть ты со своей судьбой не согласен, выходит? А чем же твоя жизнь плоха? Отец твой, знаю, с каждым годом все богаче делается. Скоро ты подрастешь, в его дело вступишь. Тебе проще чем ему будет, ты и читать, и считать, знаю, умеешь. Чего ж тебе еще желать?

Михайло глаза опустил, на льняную скатерть уставился. Как ответить, чтоб поняли? Сабельников не понимал, да и не старался, с отцом о таком и заговаривать не стоило. Лишь с Шубным он мог иногда поделиться мыслями, но и тот совета толкового дать не мог. А если попробовать вот так?

— Давеча вот дед Лука рассказывал про царя Петра, — Михайло положил стиснутые кулаки на скатерть.

Шубной и Дудин слушали, не перебивали, Михайло же подбирал слова, чтоб свои мысли как можно толковее донести. Лука Леонтьевич, двоюродный дед, в море уже не ходил, но за ум и уважение был избран сельским старостой, любил собрать возле себя ребятишек, развлечь всякими историями.

«Вот услышал я, что на нашу верфь сам царь Петр приехал, посмотреть, как тут корабли строятся. Ну, думаю, надо мне на царя поглядеть, другого случая уж не будет. Сел в лодку и поплыл. Тут недалече ведь. Плыву, вот уже верфь видна, на берегу кузня стоит, два мужика в портах да фартуках якорную лапу отбивают, только и слышно, как два молота наперебой гукают: “Бум-бум-бум”, споро так. Приехал к верфи, выглядываю кого-нибудь в парче да золоте. Народу много в тот день собралось, и нашего брата в армяках, и знати в камзолах, но никто из них на царя не похож. Спросил, конечно, где ж царь-то? А мне, знаете, что отвечают? — дед Лука сделал паузу и усмехнулся. — А и говорят мне следующее, мол, плыл же ты мимо кузни, видел там кузнецов? Так вот тот, кто выше, тот царь-то и есть. Вот так-то, детушки».

Не только это дед Лука рассказывал, а и про то, как царь повелел корабли нового типа строить, заводы, фабрики, ремесла разные развивать и много чего еще. Михайло закончил рассказ и собирался с духом — продолжить. Шубной с Дудиным не перебивали, обоим интересно стало, чем дело кончится, каким выводом.

— Вот я думаю. Ведь у царя при рождении все же было, и деньги, и золото, яств всяческих, зачем ему было что-то иное искать? Кузнецкое дело постигать? Знаю, что и штурманское дело он знает, и навигацию постиг и многое другое.

— И чего надумал-то? — не удержался Дудин от вопроса.

— А вот что. Знаний он хотел. Только знания человеку свободу дают. Истинную. Тело пусть к земле привязано, зато ум в такие дали может улететь, что и птице не достичь. Вот отец думает, что свободу человеку богатство дает, а я думаю, что нет. Вот книги, — Михайло указал на шкаф, — в каждой из них мир сокрыт, знаю, есть даже такие книги, что могут рассказать, как мир устроен, отчего звезды ночью сияют, отчего приливы и отливы, откуда молния.

— Почему сахар в воде растворяется, а песок нет, — вставил Шубной, не удержавшись.

Дудин шутку не поддержал, смотрел серьезно. Потом встал, взял с полки две книги, положил на стол.

Михайло глазами так и впился.

— «Грамматика», — прочитал он название той, что поменьше, — писано Мелентием Смотрицким. — Потом потянулся рукой к большей книге в черном кожаном переплете и осторожно открыл книгу, прочитал название и фамилию автора: — «Арифметика», Леонтий Магницкий. — Он перевернул страницу. На левой стороне на весь лист располагалась иллюстрация — гравюра, на второй же красно-черным шрифтом шла надпись «Арифметика, сиречь наука числительная…»

— Здесь ответы не на все твои вопросы, но на многие, — сказал Дудин. — Но эти знания большого труда стоят, осилишь ли?

— Осилю, — уверенно ответил Михайло, — а иначе не будет мне счастья. Ведь не только для себя познать неведомое хочу, а и людям пользу принести.

— Вот видишь, Иван, — отметил Дудин, — какая у человека дорога к счастью? Через знания.

— Иные знания и печаль приносят, но я рад, что Михайло свою жажду к учению в нужное русло направить сможет. Как знать, вдруг нас с тобой только из-за того поминать и будут, что мы малую свою лепту в судьбу этого мальчика внесли?

Пошутил Шубной, Дудин тоже рассмеялся. Михайло уже ничего этого не слышал, он весь ушел в книгу. Много позже назовет он две эти книжки «вратами своей учености», а пока же ему только предстоял долгий путь познания. «Арифметика» содержала сведения по алгебре, геометрии, тригонометрии, навигации, геодезии, а также много практических знаний и философских рассуждений.

Поначалу Дудин ему помогал, объяснял, что непонятно было, но постепенно понял, что Михайло уже и сам справляется, и дивился, как быстро вникает тот в науку.

Со временем начал Михайло упрашивать продать ему эти книги. Дудин отказывался, мол, дорого, да и книги редкие, но Михайло не сдавался. Чтобы денег заработать, нанимался к соседям на работу, кому дрова колоть, кому сено косить, кому крышу или забор починить. И вот, наконец, собрал нужную сумму.

Дудин деньги принял, выставил перед ним вожделенные книги, руку на плечо положил.

— Возьму я твои деньги, знаю, непросто они тебе дались. Видя твое усердие, я бы тебе и так их отдал, но хотел убедиться, что намерение твое крепко, что не блажь это, что не отступишь от задуманного.

Мачеха, увидев книги, нахмурилась. Все дурью мается пасынок, опять с книгами возится. Она и без того мужу на Михайлу все жаловалась, пеняла на нерадение к делам хозяйственным, а тут и вовсе озлилась. Не раз порывалась книги отнять и сжечь, донимала Михайлу едкими словами и попреками.

Михайло угрозу реальной считал, прятал книги в сундук, на замок запирал. Страшился, что выполнит мачеха задуманное, и чтобы неудовольствие ее лишний раз не вызывать, уходил подальше, в амбар на краю деревни. Там, положив книги на перевернутую бочку, вникал он в науку о звездах, изучал дроби, логарифмы, прогрессии. По «Грамматике» учил правописание, черпал знания по логике и риторике языка.

Шли годы, все так же Михайло с отцом в море ходил и всякую работу выполнял, привык на мачехины злые слова не отвечать, но с каждым днем все мрачнее делался. Иван Шубной приметил его настроение, зазвал как-то в гости к Дудину.

— Что, все с Ириной Семеновной воюешь? — с пониманием спросил он.

— Да не с чего мне с ней воевать, она свои мысли имеет, с ними и воюет. Другое меня мучит. — Он показал книги, которые всегда носил с собой. — Дошел я до конца, все выучил, все понял, но ведь не предел тут знаний. Есть же и дальше наука? А как и где познать ее? Маюсь от того, что негде мне ее найти. Многое еще моему уму непонятного, оттого и горько.

— О, брат, — удивился Дудин, — есть, конечно и другие книги, где ответы на твои вопросы найти можно. Писаны они только на латинском языке, а его у нас тут никто не знает.

— Да, — подтвердил Шубной, — латинский язык в Москве и Петербурге учить надобно.

Михайло ничего не ответил, а два его старших наставника переглянулись, словно поняли мысли, что зародились сейчас в его голове.

— В Москву попасть дело несложное, — сказал Шубной, — да ведь нельзя так просто взять и пойти. Документ нужно иметь. Паспорт. А отец тебе на него разрешения никогда не даст. Слышал я, он тебе уж и невесту присмотрел…

— Да, — подтвердил Дудин, — без паспорта в острог угодить легко.

Вскинул опущенную голову Михайло, сжал губы упрямо.

— В острог… что мне острог, когда разум заперт, так какая разница, где телу быть.

— Ох, парень, — Шубной снова посмотрел на приятеля, — натворишь ты дел, чую. Но ничего, подумаем, как быть.

Михайло ушел, а Шубной и Дудин так и сидели какое-то время.

— Помнишь, ты как-то давно сказал, что нас с тобой будут помнить, лишь оттого что Михайле помогли хоть в чем-то? — спросил Дудин. — Шутил ты, а я вот думаю, то не шутка вовсе. Пропадет он здесь, нельзя этого допустить. Как считаешь?

— Нельзя. — Шубной встал. — Паспорт справить задача сложная, но ведь и дело того стоит.

Они пожали друг другу руки и попрощались.

В декабре 1730 года из Холмогор в Москву отправился рыбный обоз, путь неблизкий, длинной в несколько недель. Вместе с обозом шел рослый парень, в тулупе, суконной шапке, с котомкой через плечо. В котомке лежали чуть поношенный, но вполне добротный полукафатан и бережно завернутые в холстину «Грамматика» и «Арифметика». Полукафтан вместе с тремя рублями подарил Иван Шубной, а за пазухой величайшей драгоценностью таился паспорт, выписанный на имя Михайлы Васильевича Ломоносова, получить который помог Василий Дудин.

Отец хватился сына не сразу, сначала пошел по соседям, думал, может, у них задержался, но потом понял, что произошло, и кто помог сыну дело провернуть.

— Все равно догоню, — сказал он Шубному, придя к нему в дом с упреком. — Не бывать такому, чтоб без отцовского разрешения уйти можно.

— Догони, — спокойно ответил Шубной, — верни. Только подумай вот о чем: ум у твоего сына больше, чем у тебя и меня вместе взятых, да что там… может, он больше, чем у всех наших Холмогорских писарей, священников и казначеев. Скажи, можно ли мысль запереть? То-то. Измается он здесь, да и погибнет. Ты вот его корил за стремление к наукам, а ведь у него мечта не просто учености добыть, а людям благо принести. Вот корабль твой «Чайка» хорош ведь? Кто, как ты думаешь, такие корабли строить придумал, уж всяко не тот, кто дома сидел и всего нового боялся?

Развернулся Василий Дорофеевич, вышел, дверью хлопнул, пошел было к дому, лошадь запрягать, да так и сел в конюшне на какой-то колоде. Задумался. Вспомнил, как девятилетний Михайло во время шторма у мыса Святой нос на мачту полез канат рубить. Сам ведь понял, что делать надо, не побоялся о палубу разбиться или за борт вывалиться, не испугался морской пучины, заглянул в бездну без страха, и отступила она. Значит, и сейчас решение такое принял, хоть и понимал, что бездна вот она, рядом. Так ведь и не бывало такого, чтоб Ломоносовы от своего оступились!

— Иди, сын, — сказал Василий Дорофеевич и улыбнулся, — иди. В добрый путь. Пусть науки твои на благо пойдут и тебе, и всему миру.

Он поднял голову и увидел, как колышется меж землей и небом, переливается небесное сияние — па́зори, провожая его сына в дальний путь полный лишений и трудностей, а также радости познания, новых открытий и разных удивительных свершений.

Copyright © 2024 Жанна Бочманова
Рассказ публикуется в авторской редакции