Елена Сальникова (Тайга)
КОВБОЙ
Рассказ
Фролу показалось, что он куда-то взлетел, а потом резко упал, и от этого резкого толчка он очнулся и медленно открыл глаза. В глаза резанул белый свет, и Фрол опять зажмурился. Он не знал, сколько времени лежал на нартах. Возвращаясь с охоты, он попал в Зязиковский капкан. Да так нелепо, что такое не каждого постигнет. По бульканью воды он понял, что находится у горячих источников. Внутри все полыхало огнем, хотелось пить и, он попытался нагнуться к воде. Даже от легкого движения тело пронизывала резкая боль, мысли путались, его знобило. Он еле нащупал ногой котелок под дерюгой и скинул его с нарт.
...На снегоступах, по снегу он шел осторожно, проверяя места, где ставил капканы и силки. Высоко поднимая ноги, он осторожно переступал каждую торчащую корягу и бревно. В ельнике, где обычно любят «хороводиться» глухари, он заглядывал в места, где в прошлый раз ставил капканы. Тяжелые снежные лапы елей мешали ему, цеплялись за тулуп, и стоять в снегу было неудобно. Перед сочельником он наставил много капканов, чтобы угостить всю родню и знакомых. Фрол злился. Он устал, окоченевшие пальцы за целый день работы плохо слушались. Прижав лапу ели снегоступом, он стал высвобождать попавшую в силок глухарку. Окоченевшая тушка примерзла к силку.
Фрол в сердцах сдернул глухарку и неловко оскользнулся, выскочившая из-под ноги лапа ели больно стеганула его по лицу, ужалив глаз. От неожиданности и резкой боли он боком завалился в снег и тут же взревел. Грудную клетку будто обожгло огнем и перехватило дыхание. Он попал в капкан. Причем не в свой. Он это понял сразу. Таких мощных капканов он здесь не ставил. «Зязик, гаденыш, поставил» — пронеслось у него сразу в голове. «Ведь давно договорились с ним — не пересекаться местами охоты» — лихорадочно думал Фрол. Охотничьи места Фроловой артели негласно считались за Горячим Ключом, за долиной гейзеров. А Федула Зязика — за Черной Падью. Но по видимому, Зязик уже давно повадился к Фроловым местам. Жгучая боль отвлекла его мысли и, превозмогая боль, он свистнул Ковбоя, который скромно тащил все это время нарты сзади хозяина, а теперь стоял в стороне, внимательно глядя на него. Ковбой резво поднял упряжку и подошел. Фрол вытащил из-под шкуры металлический щуп и, превозмогая боль, разогнул капкан. Бок разом взмок и горел жуткой болью. Фрол засунул в пазуху руку, вытащил — рука была вся в крови. Сквозь тулуп просачивалась кровь. Еле дотянулся до нарт, сдернул холщовый мешок и приложил его между рубахой и тулупом, к ране. На ощупь определил, что сломаны два ребра. Сбросил с ноги прутяной, из ивняка, снегоступ. Затем еле стащил с нарт запасные постромки. Задыхаясь от боли привязал снегоступ к боку грудной клетки. Зафиксировав таким образом поломанные ребра, Фрол стал медленно подтягивать тело, чтобы лечь на нарты. Для такого состояния нарты были высоки. Едва он поднял руки, чтобы опереться на них, как резкая боль пронзила все его тело, и он потерял сознание. Очнулся он от того, что Ковбой лизал ему лицо. Немного отойдя от обморочного состояния, Фрол снова начал медленно взбираться на нарты.
Ничего не получалась, только боль внутри усиливалась. Ковбой стоял поодаль и внимательно смотрел на попытки Фрола взобраться. Вся стая собак стояла за ним как солдаты в строю, повернув только морды в сторону хозяина, и внимательно смотрела за всем происходившим. Добрые, работящие собаки — хаски полностью подчинялись Ковбою. Собаки стояли и долго наблюдали за действиями хозяина. Тот пытался подняться на колени и вновь падал в снег от боли в груди. Ковбой же, подавшись всем телом вперед и наклоняя голову то вправо, то влево, внимательно смотрел на хозяина. И вдруг умный пес, обернувшись к собакам в упряжке, коротко тявкнул. Те остались стоять упрямо на месте, и только незлобно огрызались на него, не понимая чего он от них хочет. Ковбой, потоптавшись на месте и покружив, начал всех собак разворачивать передом к нартам, да так, чтобы они не перепутались в постромках. Собачья упряжка, не понимая непривычной команды, путалась и крутилась на месте, незлобно огрызаясь друг на друга. Если кто-нибудь из собак начинал грызться и вносить сумятицу, он подскакивал и больно цапал за ухо. Развернув всех собак передом к нартам, он начал суматошно лаять и кусать за лытки, как бы требуя от них выполнения его команды. Но те скулили и полошились, не понимая Ковбоя. На нарты им хозяин запрещал моститься даже в лютые морозы. Фрол, лежа на снегу наблюдал за всей этой толкотней, не понимая собачьего переполоха, но был бессилен что-либо сделать. Хотел было свистнуть на собак, но вместо этого из груди вырвалась горячая боль и хрип, и он замолчал. Вдруг он понял, чего хочет вожак от стаи и подозвал Ковбоя к себе. Тот подошел на расстояние поводка к нему и гордо встал рядом. Фрол дал ему команду лечь рядом, потом снял с него ошейник. Ковбой быстро кинулся к стае и сделал несколько суматошных кругов вокруг. Потом вскочил на нарты и начал громко лаять, как бы призывая всех следовать его примеру. Собаки начали прыгать на нарты. После того как вся свора уместилась на нартах, нарты сразу сильно просели в снег. Вот чего добивался пес. Теперь на них хозяину будет легко взобраться.
Фрол, видя, что сделал Ковбой подозвал его к себе и ласково потрепал по загривку. Хитрец-пес лукаво глянул «масляными глазами» в сторону валявшейся неподалеку глухарки в надежде, что хозяин оценит его старания по достоинству, но... увы, хозяину было не до того, и, сглотнув слюну, пес покорно влез в ошейник. После того как недоуменные собаки попрыгали вслед за Ковбоем с нарт, Фрол сделал следующую попытку взобраться на них. Раненый бок болел, нога онемела. Тело стало тяжелым и непослушным. Временами он терял сознанье, и когда приходил в себя, снова пытался влезть на нарты, перекатившись с боку на бок. Но от жуткой боли вновь и вновь терял сознание. Он не знал сколько времени уже находился в тайге. Обессиленный, он лежал на снегу рядом с нартами и ничего не мог сделать. Проклятые нарты, сделанные «дедовским способом» — с бортиком, мешали ему взобраться. Он уже не чувствовал ног, и только грудь горела огнем. Собаки, с согласия вожака, легли в снег и слегка подремывали. Ковбой лежал рядом с Фролом и тихонько поскуливал. Начинало смеркаться. В густой синеве неба появилась огромная луна, морозец начал крепчать.
Фрол в очередной раз выплыл из забытья и прохрипел:
«Ковбоюшко, помоги» — «Пропаду ведь», — «Домой, Ковбой, домой».
Ковбой вмиг навострил уши и внимательно посмотрел на хозяина. Он не понимал слов и не видел команды хозяина, но собачьим сердцем чувствовал, что хозяин что-то требует. Он быстро встал и наклонив морду стал внимательно смотреть на хозяина. Слова застывали на губах Фрола, и он почти не шевелился. Ковбой посмотрел вокруг. Что-то изменилось в природе. Он знал, что в такое темное время он уже всегда был в псарне, на повети. Сытый. Мысль о еде встрепенула все его тело, и он вновь бросил взгляд в сторону «трофейной» глухарки, но подойти не посмел. Гордый и послушный. И тогда коротко заскулив, лизнул хозяина в лицо, подошел к собакам и залился громким, беспокойным лаем. Подремывающие хаски вмиг подскочили и начали веером отряхивать с себя снег. Ковбой прыгал около них и продолжал заливисто лаять. Собаки стояли и только стригли ушами, зябко и виновато поглядывая на Ковбоя, не понимая. И тогда Ковбой отпрыгнув в сторону кинулся к хозяину и стал тянуть его на нарты, ухватив за тулуп. Фрол хрипел и не мог шевельнуться. Ковбой отпускал Фрола и вновь кидался тормошить его за тулуп. Потом он вскочил на нарты и принялся лаять, с остервенением глядя на собак. Собаки в упряжке принялись громко, вразброд лаять, поднялся шум и гам. Разгоряченные лаем и действиями вожака, собаки подскочили к Фролу и стали его тянуть на нарты, к Ковбою. Фрол хрипел и слабо шевелился. Когда Фрол был уже до половины на нартах, Ковбой вцепился ему сзади в ворот тулупа мертвой хваткой и что было сил начал затягивать на нарты, прочно упираясь крепкими лапами. Собаки азартно тянули во все стороны тулуп Фрола, плохо соображая, что надо делать. И только злобное рычание Ковбоя сквозь стиснутые зубы зажатого полушубка и свирепый взгляд приводили в порядок весь этот собачий бедлам. Наконец Фрол был на нартах. Неуклюжей, рваной кучей тулупа он уткнулся лицом в мешок с «трофеями», но так и не пошевельнулся. И только тихие стоны и булькающий хрип говорили, что в нем еще теплиться жизнь. Злобно рыкнув на собак, Ковбой встал во главе упряжки и рванул с места. Отдохнувшие и застоявшиеся за целый день хаски, бойко побежали за ним. По непролазному ельнику, через пни и коряги едва закрытые снегом, упряжка собак бежала по обратному следу Фрола. Злополучный бортик на нартах сослужил добрую службу — не давал Фролу вывалиться в такой разухабистой дороге.
Наконец, ельник кончился, и они выскочили на открытое место, в долину реки. Огромная луна висела низко над сопками большим серебряным гонгом и освещала снежную равнину далеко. Черные сопки вдоль долины не давали собакам сбиться со следа.
...Ковбой бежал по снежному насту легкой пружинистой походкой. Целеустремленно глядел вперед и часто нюхал воздух. Ему казалось, что вот-вот из-за сопок потянет дымом и покажутся дома. Вслед за ним тянулась упряжка работящих хасок.
...Маламута Ковбоя Фрол выменял за бутылку спирта у местного камчадала Юрге, когда он был еще щенком. Эта порода ездовых собак бала самая спросовая у местных жителей. Поэтому помеси в собачьем помете не допускали. Ковбой родился самым нормальным маламутом, и только позже Юрге разглядел, что у него задние лапы от хвоста до подушечек были пегими и сзади выглядели как штаны у техасского ковбоя. Ноги у него были толстыми, сильными, но чуть коротковаты и кривоваты для этой породы. Может, его мать-сучка путалась с лисом, может с чау-чау, что у геологов, у которых Юрге бывает иногда. Но выглядел пес как ковбой в рыжих штанах. В-общем, собаку потом он так и прозвал — Ковбоем, за его пегий зад. Но он был уже помесь и из чистокровных маламутов выбыл. Вот и отдал его Юрге Фролу за бутылку. Когда он подрос, Фрол стал замечать за ним острый собачий ум и хорошую сноровку. За его силу и мертвую хватку зубов, в псарне сородичи его заметно уважали. Он все время любил находиться на повети. Ловко забирался и оттуда смотрел на всех долгим, умным взглядом, как бы следя за порядком и собачьей иерархией. Его-то Фрол и ставил всегда вожаком в упряжку.
...Собаки бежали без отдыха по безмолвной снежной пустыне, иногда звонко перегавкиваясь между собой. Вперед, к клубящемуся из-за сопок пару горячих источников. За ними, через два прогона должны были пойти знакомые Ковбою до каждого куста места.
Человек на нартах изредка тихо стонал и что-то шептал.
Залесенные сопки стали подступать ближе, долина сужалась, значит, скоро надо свернуть в сопки и по перевалу спуститься в знакомую долину гейзеров. Ковбой азартно нюхал воздух и изредка замедлял ход, легко пружиня по насту. Наконец он учуял знакомый запах Горячего Ключа и свернул в сторону. Напрямик, через сопки, через непролазный, заснеженный лес Ковбой упрямо вел упряжку к горячим источникам. Запах временами терялся в морозном воздухе, и тогда уже порядком уставший Ковбой останавливался и начинал выть, глядя на луну. Послушные хаски разноголосо вторили ему.
Наконец начался спуск, и все ниже по склону наст становился тверже, переходя в лед. Упряжка уже тащилась по льду, петляя из стороны сторону. Но Ковбой упрямо продолжал двигаться вперед, ища удобное место для остановки. Наконец, он остановился на противоположной стороне долины и встал у источника, из которого можно было собакам пить. Хаски тут же опустили морды к воде. Ковбой же лакнув быстро несколько глотков воды, подбежал к нартам и принялся исступленно лаять на Фрола. Недоуменные хаски перестали пить, тут же подхватили его лай, и над долиной опять поднялся собачий бедлам. Но хозяин безмолвствовал и не шевелился. И только еле слышные, булькающие хрипы внутри него говорили, что он жив. Ковбой азартно начал лизать ему лицо горячим языком. Добрые, глуповатые хаски последовали его примеру. Когда у Фрола что-то хлюпнуло в груди, Ковбой опять залился громким лаем. Фрол медленно стал приоткрывать глаза, а собаки все продолжали лизать его в лицо.
Фрол медленно приходил в себя. В голове, как в пустой трубе, отдаленно слышался собачий лай. Раненый бок онемел и не чувствовался. В приоткрытые глаза блеснула вода. Внутри все полыхало огнем, он хотел пить. Собаки не переставали лизать его, как бы призывая к действию. Фрол чуть открыл глаза и, увидев воду, сделал попытку наклониться и попить. Ничего не получалось. Тело болело и не гнулось. Собаки стояли в упряжке и внимательно наблюдали за ним. Постояв некоторое время, они одна за другой легли в снег и тут же спрятали морды в хвост, задремали.
Фрол нащупал ногой котелок под дерюгой и превозмогая боль, спихнул его с нарт. Котелок покатился к воде и остановился на отмели. Собаки застригли ушами, но не очнулись, и только Ковбой стоял и внимательно глядел на хозяина.
«Ковбоюшко — неси», — еле слышно прохрипел Фрол.
Ковбой навострил уши, подошел к лицу хозяина и стал внимательно смотреть на его, едва шевелящиеся губы.
«Неси», — тихо повторил Фрол. Ковбой резко сорвался с места к воде, сдернув ото сна всю упряжку собак. Схватил дужку котелка в зубы и понес к хозяину. На дне котелка плескалось немного воды. Негнущимися руками Фрол поднес котелок с водой к губам и сделал несколько глотков. Вода была теплая и отдавала железом. Фрол сделал еще несколько глотков. Жар внутри немного поутих. Ковбой стоял рядом с хозяином и внимательно наблюдал за его действиями. За ним в упряжке стояли взъерошенные, понурые ото сна, хаски.
Фрол вяло потрепал собаку за холку и произнес: «Домой, домой». Ковбой развернул упряжку. Нарты примерзли и не хотели трогаться. Собаки старались изо всех сил, упирались, пытаясь их сдернуть с места. Тогда Ковбой рыча слегка попятился назад, притеснив собак, потом рванул вперед, дернув за собой собак нарты. Взъерошенные хаски, лая вразнобой, побежали за Ковбоем. Упираясь когтями в лед, перегавкиваясь, собаки неслись по льду к синим сопкам, за которыми был поселок. Сзади них, скользя и петляя из стороны в сторону, катились нарты с Фролом...
На небе уже занялась заря, и вершины синих сопок озарились розовым светом.
Когда упряжка подкатила к поселку, на небе уже исчезли звезды, и сквозь тайгу пробивались первые лучи солнца, но поселок еще спал. Ковбой, учуяв жилой запах и увидав с сопки крыши домов, резво кинулся вниз, напролом. Нарты с Фролом понеслись со скоростью, опережая и напирая на лапы собак. Вот так они и влетели в поселок: большим собачьим клубком. Радостно и громко лая, упряжка во главе с Ковбоем неслась по поселку. Они остановились у дома Фрола и лаяли, лаяли, лаяли, переполошив всю улицу...
...Когда Фрол открыл глаза, то в смятении подумал, что находится уже «на том свете». Вокруг была тишина и темнота. Полежав, глаза привыкли к темноте, и по запаху лекарств Фрол понял, что находится в амбулатории. Он попытался пошевелиться, кровать под ним жутко заскрипела, и тут же в комнату пролился яркий свет. В приоткрытую дверь кто-то тихо вошел.
Это была Евдокия. Они уже давно приглянулись друг другу, но как-то все у них не клеилось. То ли Фрол когда робел, то Евдокия при людях сторонилась его.
Фрол-то жил один, в большом пяти-стенном доме, на краю деревни. Родители умерли давно. Большой, бородатый, застенчивый. Он все время находился на промысле в лесу или на реке. И возраст у него был такой, что порою ему, хотелось побаловать детишек. Поговорить с женой. И чтобы в доме у него пахло пирогами, а не выделанными шкурами и сухой рыбой. В такие минуты он замыкался в себе, уходил в псарню и долго разговаривал с собаками. Ковбой же, сидя на повети, внимательно следил за его речью, как бы пытаясь понять, о чем говорит хозяин. Душой он был щедрый и ласковый. Все добытые «трофеи» большей частью раздавал родне и чужим ребятишкам. Как и в этот раз, перед сочельником, хотел порадовать всех.
Евдокия ласково погладила его по щеке.
«Живой», — ласково произнесла она. От этих слов, от прикосновения теплой женской руки, от всего пережитого, слезы вдруг неудержимо хлынули из глаз Фрола и он, не сдерживаясь и не стесняясь ее — теперь самую близкую и родную, заплакал навзрыд...
Еще через неделю он выпросился домой, и его выписали. Ноги и руки остались целы, не отморозились благодаря медвежьему жиру, которым охотники мажутся, уходя на охоту. Два сломанных ребра срослись, но еще побаливали. И двигался он еще плохо. Но Фролу не терпелось уже домой, к жене. К Евдокии.
...Едва щелкнула щеколда на калитке, как из сарая опрометью, вихрем вырвалась свора собак. Первым несся Ковбой с подобием улыбки на морде, он кинулся на Фрола и, радостно прыгая и лая, принялся азартно лизать его в лицо. Глуповатые же хаски, глядя на вожака, опять принялись тянуть Фролов тулуп во все стороны, громко и хаотично лая. На собачий бедлам из дома вышла Евдокия. Всплеснув радостно руками, она бросилась к Фролу. Фрол, смеясь и ласково тормоша собак, пошел к ней навстречу. Обняв Евдокию за продрогшие плечи, они вместе вошли в дом.
...Вечером, сидя в натопленной избе, они пили чай и говорили, говорили, говорили...
На следующий день с утра Фрол пошел по мужикам. «Узаконить межевание охотных угодий». За ним увязался Ковбой. Дружелюбные хаски, высунув морды в щели сарая, решили не составлять ему компании. В такой-то мороз.
Снег скрипел под валенками Фрола, и Ковбой бежал впереди хозяина, задрав колечком хвост. Это говорило о его «воинственном настрое». Вдруг Ковбой остановился и злобно, не раскрывая пасти, зарычал и зарыл снег когтями. Остановился и, глянув на Фрола, сорвался с места и опрометью кинулся в конец улицы. Там ничего не подозревающий Федул мирно тащил с реки на санях воду в бидонах. Подлетевший к нему Ковбой с разбегу свалил его с ног и принялся с остервенением рвать его тулуп. Слабый после травмы Фрол не мог остановить криком собаку и только как можно быстрее, прихрамывая, поспешил к распоясавшемуся псу. Но не прошло и секунды как, опережая Фрола и чуть не сбив его с ног, снежным вихрем, оголтело лая, пронеслась свора его хасок. Поддержать вожака и отомстить за хозяина.
Когда вспотевший и прихрамывающий Фрол подошел ближе к месту разбора, Зязиков тулуп уже выглядел плачевно. А сам Федул, вспотевший и охрипший, перейдя на фальцет кричал, что он найдет управу на Фрола и его собак. Но при виде сурового взгляда Фрола быстро замолчал. И лишь слегка отбрыкивался от все еще подкусывающих его и усмиренных Фролом собак.
Когда радостные собаки отстали-таки от Федула Зязика и подбежали к подошедшему ближе Фролу, то Федул, уже молча, быстро подхватил сани с бидонами и торопливо засеменил прочь. На его тулупе не было «живого места». Чуял кот, чье мясо съел!
Сбитый с «заданного курса» Фрол повернул назад. Привязывать собак. Впереди всех бежал гордый Ковбой.
РОСОМАХА
Рассказ
Рельсы тонкими серебряными нитями прорезали горный хребет и уходили в даль, теряясь за горизонтом. Зеленый глаз семафора смотрел как жандарм, не мигая, вперед. Горный хребет напоминал большого заросшего каймана, который замаскировался среди сопок и теперь лежит и наблюдает за магистралью, уходящей за хребты гор.
Семафор был ориентиром для двух человек, которые шли по лесу, через сопки, без привала, держа курс прямо на его зеленый свет. Люди знали одно: когда заберутся на вершину горы, этот свет должен будет находиться прямо напротив входа в пещеру, которую они и искали уже более двух часов, плутая по лесу, держа на прицеле зеленый свет семафора. По описанию, вход в пещеру был узкой, горизонтальной, чуть больше полуметра, щелью, над которой нависал валун, и напоминал глаз каймана, прикрывшийся замшелым веком, поэтому найти его было трудно.
По геологическим картам было видно, что рудное тело подсекает хребет и уходит вглубь. Все тело рассечено тектоническими трещинами, и эти геологические сдвиги и надвиги плит образуют множество пещер и каверн, уходящих на несколько километров в недра. Чтобы отобрать достоверные рудные образцы, надо проникнуть внутрь одной из полостей. Если пробы образцов покажут богатое содержание руды, то на этом месте будет разрабатываться месторождение на полезные ископаемые. Но «Кайман» не желал пускать людей в свое нутро, в свои закрома, как бы специально путая следы и меняя ориентиры. Они уже довольно долго ходили по «Кайману» и не могли найти вход. И не видели, как за ними в лесной глуши, выслеживая свою добычу, кругами ходит росомаха...
Кирилл и Лева устало опустились на землю. Они работали в экспедиции уже второй год, а самостоятельно в маршрут пошли первый раз. Им доверили «пустяковое» дело, дело как раз для молодых и крепких парней, имеющих сноровку и «хороший глаз». И тем, и другим они обладали вполне. Когда начальник экспедиции Матвей Афанасьевич Крепп вызвал их к себе и пояснил задачу, она и в самом деле показалась им пустяковым делом. Обсудив подробности предстоящего маршрута, начальник заметил, что им необходимо взять кроме рабочего снаряжения и карабин, так как разведываемый район самый дальний и там водится много испуганного зверья. Сейчас ранняя весна, и зверь бродит голодный.
От Креппа они вышли воодушевленные и веселые, радостно подпихивая друг друга в бока, сразу же пошли на склад, собираться в маршрут. Кроме необходимых геологических атрибутов, они взяли и горное снаряжение: веревки, крючья, карабины. К подножью хребта их доставили на вездеходе, на поиски пещеры ушел почти целый день. Близился вечер. Косые лучи солнца медленно бродили меж сосен, делая пейзаж четким и хорошо видным. Они уже порядком устали и стали искать удобное место для стоянки.
Покурив, решили пройти до темноты еще пару километров по самой вершине и взяли курс прямо вдоль хребта. Наконец, они остановились на открытом месте — на просеке и начали ставить палатки. Вдали зеленый глаз семафора все так же упрямо смотрел им в лицо. Левка устало обвел взглядом место стоянки. Его взгляд неожиданно привлек небольшой провал в земле, который был хорошо скрыт нависшим над ним, замшелым валуном. Они подошли ближе. Сомнений не оставалось — это был вход в пещеру! Но до того узкий и незаметный, что проникнуть в него будет нелегко. Напоминал он скорее неприметный лаз в нору зверя. Они бросили камень для проверки глубины провала и не услышали звука падения. Глубина карстовой полости была приличной. Решено было начать спуск в нее с утра. Они поставили палатку, сварили пищу на костре, поели и легли спать. Уснули быстро и крепко и не слышали, как возле их палатки долго кружила, поскуливая, голодная росомаха.
Над сопками взошла большая красная луна и как-будто повисла па горизонте, глядя на палатку, «Каймана», черное, безмолвное море тайги и на два желтых глаза, застывшие в кустах. Как бы повисев в задумчивости над серебряными нитями рельсов, она начала медленно делать свой ночной дозор, бледнея к рассвету. И с восходом солнца растаяла на светлеющем небе до следующей ночи.
Была ранняя весна, кое-где по ложбинам еще лежал снег, но на деревьях уже стали появляться почки. По утрам еще подмораживало, но днем солнце припекало так, что можно было раздеться. Лесной зверь стал активнее, и птица веселей. В это время года корма было мало, и бродящих по лесу зверей можно было встретить чаще.
Парни проснулись рано, бурча на пичуг, которые разбудили их, заливаясь веселой трелью над палаткой. Вылезли из спальных мешков. Утренняя прохлада приятно освежала натруженные за вчерашний день тела. Плечи ломило, ноги и руки плохо гнулись. Левка и Кирилл принялись их разминать легкой зарядкой. Кирилл был спокойный медлительный парень, почти на голову выше своего друга и однокурсника Левки. Его в шутку прозвали «тяжеловоз». Левка же, наоборот, был небольшого роста, щуплый, но очень шустрый и «острый на язык», на лекциях он все-время выручал Кирилла из запутанных ситуаций. Жили в общежитии в одной комнате, занимались в одной секции по спелеотуризму и были «не разлей вода». По окончании института они попали работать в одну экспедицию.
Размявшись и опять же проклиная пичуг, поднявших их в такую рань, парни спустились к ключу, бьющему из-под земли. Умылись и набрали в котелок воды для чая. Уже сидя у костра, по вкусу поняли, что вода выходит из пещеры. Значит, там есть «сифон»...
После завтрака начали собираться на спуск в пещеру. Проверили снаряжение, свет, взяли спички и сахар, пробоотборники, бюксы. Транспортные рюкзаки получились не тяжелыми, но объемными. Подойдя к пещере, решили проверить ее глубину. Размотали веревку, привязали к ней камень и начали спускать в пещеру. Веревочная бухта в 20 м уходила полностью и не касалась дна. Довязали еще 10 м веревки. Снова кинули вниз, веревка обмякла. Есть глубина! Они начали спуск в карстовый провал когда солнце уже было высоко. Вход был узким, щелеобразным, в него пришлось протискиваться. За входом сразу же начинался круто-наклонный спуск — узкий, как вентиляционная труба. Продвигаться по нему надо было па животе, почти касаясь лицом земли, извиваясь всем телом и умудряясь тормозить носками ботинок, дабы не рухнуть в темноту и неизвестность. При этом еще надо было держать в поле зрения «дорогу», по которой ползешь. Занятие не из легких. Все тело было напряжено подобно гусенице. После нескольких метров такого мудреного продвижения вперед каменный рукав расширялся раструбом, можно было приподнять голову и уже свободно дышать.
Опасаясь неожиданностей, аккуратно двигаясь на животе вперед, Левка все время подавал знаки Кириллу, чтобы тот поступал так же как он. Левка уже уполз далеко, а упорное сопение Кирилла слышалось еще где-то на входе, на наклонном спуске. Скоро пещера стала резко уходить вниз и в ней, на животе, стало трудно держаться. Сила тяжести от ног сместилась к голове. Они сколько могли тормозились локтями и коленями, пытаясь сделать «распор», но все-равно непреодолимо съезжали по скользкой глине вниз. Кирилл и Левка были связаны одной веревкой. Поэтому впереди ползущему Левке приходилось ждать Кирилла, «распираясь» частями тела в стены желоба. Таким образом они продвинулись еще с десяток метров и вскоре почувствовали, что в длинном желобе можно было уже разогнуться, а позже и выпрямиться почти в полный рост, что и сделал Левка. Появился Кирилл. Осторожно передвигаясь на корточках, он подполз к Левке. После такого «вхождения» в пещеру сели передохнуть и обсудить дальнейший план действий. Они сидели на краю лаза, который, по их мнению, был схож с мундштуком, и тихо переговаривались. А под ними и вокруг них простиралась темнота, сырость, оглушающая тишина. Было слышно, как монотонно капает вода. Узкие лучи фонарей на касках вычеркивали часть темноты и упирались в пустое бесконечное пространство. В пещере чувствовалась высокая влажность. Они курили, и дым сигарет, путаясь в проволглом воздухе, сразу опускался ватным клочком вниз.
После передышки осторожно двинулись дальше. Двигаться стало легче, так как лаз расширялся и ступенями уходил вниз. Все так же связанные друг с другом веревкой, они осторожно спускались по каскаду огромных ступенеобразных плит, озираясь по сторонам.
Неожиданно в свете фонаря блеснула вода. Спустившись еще немного вниз, очутились в огромном зале, на дне которого блестело озеро. Они остановились. Осмотрелись. Черная вода пугала своей неизведанностью и чернотой. Зажгли весь, имеющийся у них дополнительный свет и... Восторг и удивление охватили друзей при виде открывшегося перед ними великолепия, сотворенного природой. Величественные сталагмиты огромными колоннами подпирали своды зала, плавно образуя бахрому сталактитов. Огромные сталагмиты стояли по всему залу как стражи на охране великолепного природного дворца. При свете фонаря открывшееся перед ними пространство играло в воздухе мириадами водяной пыли и отблесками капель воды на сводах пещеры, создавая эффект звездного неба, уходящего в бесконечную галактику.
Вода за тысячи лет выдолбила в карсте ниши и ванночки, и мелкодисперсный известняк сделал свое дело — скатал пещерный жемчуг! Жемчуг был всюду, откуда капала вода, которая создавала определенный ритм и среду для его образования. Мелкими желтовато-коричневыми шариками он привлекал внимание. Левка только однажды, в крымских пещерах, видел жемчуг и теперь, взяв один шарик в руки, попробовал его раскрыть. Шарик не поддавался. Левка слегка стукнул по нему камнем, шарик раскололся и внутри его оказалась мелкая желтоватая, слегка матовая и прозрачная жемчужина. Левка и Кирилл знали по своему опыту, что пещерный жемчуг тем и отличается от речного и морского, а именно, своей перламутровой прозрачностью.
Левка и Кирилл долго стояли на месте, восхищенно оглядываясь по сторонам. После подошли ближе к воде. Уставшие от такого проникновения в пещеру, они хотели пить. Озеро было большим, но не глубоким, и лучи света пробивали толщу воды почти до дна. Вода была кристально чистой и ослепительно голубой. Зачерпнув по горсти воды, осторожно попробовали ее на вкус. Вода имела привкус кальция, вкусная и очень холодная. Они отобрали пробу воды в пластиковую бутылку. Потом обошли все озеро вокруг, тщательно исследуя каждую заводь. В одном месте увидели, что толща воды такая, что не просматривается в свете фонаря. Это был сифон, и, значит, в этом месте вода уходит из пещеры. Они много раз проходили такие пещерные сифоны. Но сейчас без специального снаряжения сифон им не исследовать, да это и не входило в их задачу.
Парни перекусили возле воды и спокойно принялись отбирать в бюксы грунт по всему периметру пещеры. Они уже отнесли одну партию к выходу и принялись за вторую, когда услышали жуткий вой росомахи у входа в лаз. Хитрый, коварный зверь понял, что люди загнаны в ловушку. Парни разом опешили, но продолжали молча работать. На часы даже не смотрели, потому что понимали — работу надо выполнить. Здесь, сегодня, до конца. Возврата сюда не будет. Работали так долго, что, казалось, время затерялось где то в этой густой кромешной темноте и оглушающей тишине. Проб набралось много, два транспортных мешка.
Когда закончили работу, сели отдохнуть и обсудить план выноса проб из пещеры, а также, возможно, к встрече злого голодного зверя. Выход из пещеры один и очень тяжелый. Пока они работали, прошло много времени, и они в душе надеялись, что голодная росомаха ушла. Их опаска заключалась в том, что они оставили свой карабин на поверхности, вместе с палаткой и рюкзаками.
...И они начали подъем на поверхность. Левка пошел вперед. До сложного узкого участка пробы они несли на плечах. Перед самым лазом у Левки из дырки в мешке выпал один бюкс, и чтобы не снимать мешок и не развязывать веревки, Левка поднял этот бюкс и сунул его в карман на груди. Когда началось сужение лаза, сколько могли начали продвигаться на корточках. Когда двигаться и в согнутом виде стало неудобно, Левка лег на живот и пополз вперед. Злополучный бюкс давил в грудь и мешал ползти. Мешки с пробами он примостил ссади, между ног, привязав их веревкой сзади, к поясу. Кирилл, который полз позади Левки, подталкивал мешки, чтобы другу было легче. Так метр за метром, они продвигались по узкому лазу на поверхность. Вскоре потянуло свежестью, значит, выход был уже близко. Парни остановились, чтобы перевести дух, но на сырой глине было холодно лежать и они поползли дальше, без отдыха. Пот заливал им глаза, глина, размазанная но лицу, щипала. Проклятый бюкс больно давил Левке в грудь.
Уже явственно чувствовалось дуновение ветра. Выход был близко. Левка воодушевился и ускорил темп, но быстро выдохся и остановился перевести дух. Приподнял голову, стукнулся каской о «потолок» и, чертыхнувшись, пополз дальше. Но успел увидеть проем выхода. В проеме «кайманова глаза» были видны звезды. Воодушевившись, он сделал последний рывок, чтобы выбраться наружу, как вдруг неожиданно справа раздался грозный рык и что-то колючее и вонючее с силой ткнулось в его плечо. Левка почувствовал резкую боль и от неожиданности заорал матом.
Это была росомаха. Он уже по плечи был снаружи, когда она накинулась на него, не давая ему выбраться. Росомаха злобно рычала и металась перед ним. Она бросалась на Левку, загоняя его обратно в узкий лаз пещеры, как в ловушку, как бы зная, что назад им хода нет. Оскаленная вонючая пасть металась перед Левкиным лицом, пытаясь укусить. В один момент росомаха снова кинулась на Левку, но Левка успел пригнуть голову и зубы росомахи клацнули, скользнув по каске. Кирилл, который был сзади сразу понял, что происходит впереди, но был бессилен чем либо-помочь другу. Поэтому только орал на зверя что есть мочи, чем создавал еще большую суматоху. Левка крикнул ему, чтоб он отвязывал от него мешки с пробами, которые его держали и не давали двигаться.
Продолжая орать, Левка одной рукой отмахивался от зверя. Росомаха, раскрыв пасть, кидалась на него с молниеносной частотой, пытаясь укусить за лицо. Из рваной раны на плече лилась кровь, заливая бок. Бюкс в кармане напоминал о себе болью. И тогда очумевший Левка выхватил его из кармана и в один миг засунул его в оскаленную пасть росомахи, со злостью просунув его в глотку по самый локоть. Росомаха издала истошный визг и отпрыгнула от Левки, задыхаясь, закружилась в предсмертном танце. Левка одним махом успел выскочить из пещеры и, прижимая плечо, бросился к снаряжению. Резко выхватив из-под палатки карабин, он рванулся к зверю, но это было уже ни к чему. Задохнувшаяся росомаха валялась с последним издыханием, подыхая. Через минуту она затихла. Левка, тяжело дыша, опустился на землю и с испугом глядел на потухающие желтые глаза росомахи...
«Тяжеловоз» наконец-то, пыхтя, выбрался из «кайманова глаза». Но вначале появились мешки с пробами, которые он с натугой толкал впереди себя и которые не давали ему проходу на волю. После появился сам Кирилл и бегом бросился к Левке. Фонарь на его каске за сутки работы израсходовал свои ресурсы и почти погас. В полутьме, ни о чем не спрашивая друга, он начал быстро действовать. Поднял враз обмякшее тело Левки на ноги, и осторожно повел его к палатке. У Левки было полуобморочное состояние, и он плохо соображал. Кирилл посадил его спиной к дереву и побежал к роднику. Почти на ощупь, в темноте, весь ободравшись о сучья, принес флягу с водой. Осторожно обмыл рану и, обработав ее медикаментами, туго перевязал. Влил немного воды Левке в рот. Левка немного стал приходить в себя, и его начал бить озноб. Кирилл отвел его в палатку, дал успокоительное средство и уложил в спальный мешок. И только после всего этого он сам почувствовал слабость и, выйдя из палатки, сел на поваленное дерево. Луна, наблюдавшая за всем произошедшим, как будто спустилась ниже, почти к земле, и было очень светло. Кирилл закурил и долго сидел в серебре спокойного лунного света, глядя на звезды и на зарождающуюся на небе зарю...