|
УЕЗДНЫЙ МИР
Зари разымчивость вечерней
И порх знакомый ветерка.
О, сколько на колючках терний
Себя оставил я, пока
За миром шёл, Отец небесный!
А звёзды... Звёзды — повод лишь.
Как тесен он, мой мир уездный:
Поставить негде гладь и тишь.
И горизонта пламень рудый
В строки не вместишь окоём.
Не думал, что поэтом буду,
Считай — страны пономарём.
Тем и смирен, тем и утешен,
Тем и служу Тебе и ей,
Прислуживать не в силах, грешный,
Заради места потеплей.
***
В прогалах туч заката бледный свет.
Дрожит, как птичья трель, на листьях влага..
Мне сорок пять почти, но я салага,
От жизни ничего не ждущий, шкет.
Как данность — жизнь и словно нет долгов:
Край неба, не смотря на хмарь, прозрачен.
Я не забыл о тех, кем мир оплачен,
Я просто вспомнил — как любить его.
Я просто вспомнил, как среди смертей
Призывно белой может быть бумага.
Когда б не люди рядом, я б заплакал,
Пускай они лишь в памяти моей.
***
Не кричал дурного я на улице,
Над какой висел советский флаг.
В десять лет ну кто интересуется
Чем-то, кроме неба и собак?!
Шибко малым был я, чтоб кручиниться,
Чтоб воспринимать беду всерьёз.
Нынче знаю — прошлое не чинится!
Ни молитвой, ни посредством слёз.
Говорят — страна, меня родившая,
Прожила не долго опосля.
О покойных — плохо — это лишнее:
Человек ушёл или земля.
Говорят — история рифмуется,
Но не повторяется ничуть.
Лица на крестах да небо в лужицах
Для того и есть, чтоб помянуть.
***
За кого я умру — я не знаю.
Знаю только — живу за кого
и Россию свою собираю:
за себя и за парня того!
Он не думал — за что умирает.
Он России своей не видал.
Нынче мамка его протирает
солнце белое, точно медаль,
о́кна синие мо́я в субботу,
а затем — на могилку с крестом.
Умирать — это тоже работа,
как и жить, не печалясь о том.
Чтобы было как у Глазунова
на картине о сотне веков:
лица павших в истории новой,
лики несших сквозь смуту любовь.
ЭЛЕКТРИЧКА
В оконный помещён багет,
Пейзаж лишь кажется статичным.
Но время, словно электричка,
Где у меня абонемент.
Вот небо в замяти листвы,
Как будто бы в стекле высотки,
Проносит облачные лодки
Состава мимо головы.
И птиц зелёная метель
Глотает и не жди обратно,
И голоса их над парадной —
Не слышно, но — живут вне тел.
И мне бы слух на вечный стук
Не обращать из-под застрехи.
И мне бы никуда не ехать:
Остаться вариантом букв.
Остаться даже вне чудес,
Каких и разделить-то не с кем.
На жизни небольшом отрезке
Попутчика возможно без.
***
Щиплет облако месяц рогатый
И ни дроном не сбить, ни арто́й.
Я качаюсь на тропке дощатой,
Точно в стихотворенье Барто.
Спотыкнусь, так изба недалёко.
Упаду, так не ниже земли.
Лишь бы пасся бычок жёлторогий.
Лишь бы луг над селом не сожгли.
Лишь бы утром алело над лесом,
Точно прошлого красный флажок.
А на пламя смотреть интересно,
Если сам это пламя зажёг.
НЕ В КАДРЕ
До небес протёртая грунтовка:
Облака торчат, как синтепон.
Я люблю печальные концовку,
Где звучит пронзительный музон.
Я люблю фильмец без хэппи-энда
Потому, что он похож на жизнь.
После драматичной киноленты
Понимаешь, как всё зашибись!
Как же всё не плохо вне экрана!
А могло быть грустно, как в кине.
Крупного не занимаю плана,
На экране, разве что в окне.
Разве что в прорехах на грунтовке
Лысиной мелькну меж облаков.
Облаков, бегущих как массовка...
А вот я в массовку не готов.
***
Как весло, опущенное в воду,
Старое, но крепкое весло,
Потемнела вера в непогоду
И страну, как лодку, понесло.
— Не ковчег, конечно, но большая!
— Жаль, не всем, — слыхал, — хватило мест.
— Коли не утопнем, обещаю,
Чудотворцу — свечку.
Вот вам крест!
А в корме дыра и нос прогнивший.
— Передай-ка, мать, ещё ведро!
— Как зовут прави́ло мастеривших?
— То ли Павлом кличут, то ль Петром!
И меня в той лодке непослушной,
Только Бог от прочих отличит.
Да Рубцов, наверно, что на суше
Уж полвека лодку мастерит.
ЭТО ДЕРЕВО
Это дерево, как пятерня:
Троеперстия вскинуто для.
Это дерево крестит меня
На порогах заката и дня.
Это дерево старше меня,
Старше — кажется — мира всего.
Это дерево мне не родня,
Но подобьем являюсь его.
Это дерево часто молчит,
Словно помнит — откуда мы здесь.
Помнит, плачет, но не говорит
Мне, побегу — каков его крест.
И о том, как спровадило нас
Занебесье, где было светлей.
Чтобы жил я и жил, не томясь,
Дольше тени его и ветвей.
***
И вопреки тому, что каждый год
страшнее предыдущего, на что-то
надеется обманутый народ,
предновогодним радуясь заботам.
Подобно детям.
Много ль надо им,
наивностью своей угодным Богу?
Разбитый каждый год Ершалаим
отстраивать из снега понемногу.
Непрочный мир, в котором ни один
из делавших его не отразится:
нет памяти у замершей воды.
Нет крови там, где кровь зовут водицей.
И, как снежки, леплю, сжимая, дни
былого и несбывшегося между,
где города разбитого огни
в колодце неба отражались прежде.
***
Помолчи, породнись с тишиною
Слышишь — время сквозь знаки имён?
А молчание вёдер с водою?
А пустого ведёрышка звон?
Помолчи — снег ложится на плечи:
И богатым и бедным — один.
И не важно, чьи правильней речи,
И какие кресты на груди.
То не стадия исчезновенья,
Переход в состояние листа,
На котором нет строк сожаленья
И поэтому совесть чиста.
***
Ни родиться понарошку,
Ни красиво помереть.
Чтобы зацвести, картошке
Надо лечь в земную твердь.
Не надейся на размеры
Ямки, высоту куста.
Как ты воскресать намерен,
Коль чураешься креста?
***
Стояли звери
Около двери.
В них стреляли,
Они умирали.
/Андрей Стругацкий/
То же небо, те же избы:
Звёзды, звёзды на бортах.
По кому пали́шь, отчизна:
Тра та та та та та та?
Что за звери у калиток?
Что за звери у дверей?
Сколько было их убито,
Но не за́жили мирне́й.
Дай-ка, брат, я тоже тресну!
Бог не выдаст, хряк не съест.
Потому как, чтоб воскреснуть,
Надобно — спиной на крест...
Те же двери, те же звери,
Даже пули, как у всех.
Страшный год, но он — по вере,
Стало быть, и смех и грех.
***
Поди пойми — чего несёт
С собою смена лет!
С ума сошли и этот год
И до него, дуэт.
Да и двадцатый, как по мне,
Был не в себе чуто́к.
И если с ними на волне
Я сам — управил Бог.
А ежели несу не то
Порой, кто виноват?!
Мне ль со своею запятой
В чужой словесный ряд!
Мне ль, что по жизни средь мирских
Да с головнёй в груди...
Переведу на русский их,
Получится, поди.
***
Как войти в эту зиму — не знаю,
Не знаком я как будто с зимой.
Будто кто-то всё время врезает
В двери старые новый замок.
А за ними то хрипы, то ропот.
Об ушедшем гнусавит винил:
Как горел, словно осень, мой опыт,
Чтобы новый его заменил.
Как под бьющимся саваном дыма
Исчезали царапины дат...
Как войти в эту новую зиму?
Ключ от старой кому передать?
***
Мне б о лете в рамочке оконной,
Чтобы мёд — на кончиках усов.
Только бьётся снег в окно вагона,
Как минуты о стекло часов.
Мне бы утро раннее да вечер:
Днём не замечаешь, что — живой!
Мне бы время слышать, ноги с печки
Свесивши, не с верхней боковой.
Мне б в газетке некрологов после
Записать на уголочке дня,
Как я жизнь свою однажды бросил,
А она не бросила меня.
***
– Как живёшь?
– Как живу?! Помаленьку!
В смысле том, что – всего по чуть-чуть.
– Чтобы не подогнулись коленки?
– Для того, чтобы всё – по плечу!
– Не женился?
– Да нет, слава богу!
Одному тесно в старой избе.
– Да, хороших жён нынче немного!
– Я и сам, как супруг – так себе!
– Ты квартиру возьми в ипотеку!
– Взял, – положим – а дальше чего?!
Чтоб глядеть на фонарь и аптеку,
приезжая с работы раз в год.
Я вахтую.
Кто, в здравом рассудке,
месяцами меня будет ждать?!..
– Ну и жизнь!
Как на детском рисунке,
где лишь домик, калитка и мать.
***
Истинно говорю вам, если
не обратитесь и не будете как дети,
не войдёте в Царство Небесное.
(Мф 18:3)
Мне Царство Божие не светит,
уж если эта жизнь – не та.
Мне, ворчуну, не стать, как дети,
завету следуя Христа.
Ах, детство: ни войны, ни мора!
Сиди, подарочек родне,
смотри, как зреют помидоры
на белом мамином окне.
И зрей подобно им, вбирая
сочащийся сквозь штору свет.
И думай: как он там, в сарае,
твой первый спрятанный скелет.
***
Когда зима разбита на частицы:
На фонари и падающий снег,
Мне кажется, что эта жизнь мне снится,
Ведь тихо так быть может лишь во сне.
Мне кажутся отчётливей детали —
Хотя рябит пространство, как экран —
Как мы с тобой друг друга не проспали,
Ведь так темно зимою по утрам?!
Так холодно за краем одеяла,
Что в сумерках похоже на увал.
Вставай, родная, зиму разбросало!
Посмотрим, что нам нынче бог послал.
Вставай, родная, соберём картинку,
Пока не растащили в суете!..
Лишь кажется — снежинки да снежинки!
Но нету двух похожих между тем.
***
Н.
И кажется, что места нет любови,
когда читаешь списки, в Подмосковье
убитых на концерте ни за что.
Но как не озвереть душе без Бога?
Как пережить — несущую тревогу,
не столько смерть — внезапность смерти той?
Когда на завтра, может, не случится
в руках моих твоей руки синицы
и важного уже не произнесть.
И я люблю сквозь время роковое,
пока моё ",Люблю!", ещё живое,
пока оно не превратилось в месть.
Не стоит ждать удобных "подмосковий",
нет подходящих для любви условий,
но есть "Невосполнимо далеко!"
Мы знаем от ухода близких муку.
И мы уйдём, но всё сказав друг другу,
родную руку чувствуя рукой.
***
Жизнь — не сказка, только скрипну снегом,
Словно дверью, в зимней тишине.
Меж земными альфой и омегой
О тебе, как будущей жене,
С теплотой подумаю. Как руки
Горячи твои и как мои
Холодны сейчас. Что жизнь? Разлука! —
Если Бога ради нет двоих.
Хоть была нечаянною радость
Иль сама душой ты льнула к ней,
Не казни себя за эту слабость,
Нам с тобой довольно палачей.
| 