Александр Чёлпин (Капер)
«Стоп-кадр»
Рассказ-эссе
Я нашёл его в свежих черновиках – пожелтевший рисунок синей ручкой по клетчатому листку. Странно, ведь я совсем не помню, чтобы недавно держал в руках этот, с позволения сказать, шарж на первую репетицию нашей рок-группы. Секрет забывчивости до одури прост и ответ, конечно же, лежит на дне пивной кружки. Хмель ушёл, и на мутном стекле остались только разводы пены. Но в пене, говорят, самый алкоголь! Так почему бы и не попробовать разобрать этот сивушный узор прошлого?
Рисовал я, это точно. Я рисовал лучше всех из нашей компашки. А лучше меня рисовал только Дриньк, ведь он учился в художке. И первым в похмельной пене памяти, со своим говорящим прозвищем, он всплыл не случайно. Именно с ним замутили мы в старших классах – а когда же ещё? – рок-н-рольную шайку.
Возникшее сообщество не имело названия и конкретного жанра, но явно тяготело к металу (именно так – с одной «л» и ударением на первом слоге) и хоррор-панку. Правда, всё время получался какой-то русский рок. А что делать, если в наличии только две акустики и барабанная установка из коробок, банок и прочих кастрюль? Но общая концепция проглядывалась, и краеугольным камнем фундамента ей служил горючий алатырь славяно-скандинавской хтони. Леденящий кровь жар его всё ещё хранят отрывки Дриньковских текстов того времени:
Я жду двенадцати часов –
Это время волков, это время сов!
Меня не удержат ни цепь, ни засов!
Зверя внутри всё яростней зов!
Однако концепция концепцией, а в группе было всего двое энтузиастов. И мы принялись мифологизировать себя в комиксообразных зарисовках, расширяя состав банды за счёт одноклассников, не имевших отношения не то что к рок-н-роллу, но и к музицированию вообще. Помимо изображения эпизодов партизанской войны с учителями и завучами, мы усаживали школьных товарищей за барабаны, вручали им гитары, а иногда даже позволяли порычать что-нибудь нечленораздельное в микрофон. Названия получавшимся ансамблям выбирались максимально стёбные и тупые, вроде «Ромашек апокалипсиса». Как правило, они украшали бочку (она же бас-барабан) или размещались на транспаранте над сценой. Выводилась надпись всенепременно со старанием, красивым шрифтом. Чернильные фанаты бились в истерике.
Постепенно, сойдя с тетрадных листков на реальную тропу хард-энд-хеви, гитарой серьёзно заинтересовался наш одноклассник с партийной кличкой Граф. В то время звался он иначе, но раз уж выбился в графья, то пусть остаётся как есть. Граф стал всё чаще подходить к нам с целью поинтересоваться, как ставится какой-нибудь неведомый ему аккорд, и нет ли вообще литературки с простыми схемами для незамутнённых сольфеджио умов. Ему по наследству от меня был передан белорусский газетный листок «Споём!», привезённый Дриньком с исторической родины. В нём без лишних ключей и станов доступно пояснялось, как играть Цоевский «Стук» и Шевчуковскую «Агидель».
Сам листок и его происхождение оказались без малого судьбоносными. С одной стороны, Граф, получив дополнительный толчок, в музыкальном познании настолько преисполнился, что в итоге заиграл сильно лучше нас, а с другой стороны… С другой стороны, едва мы начали довольно потирать намозоленные струнами лапки, предвкушая увеличение состава до вполне рабочей схемы трио, как родители Дринька объявили о решении вернуться на ПМЖ в места происхождения чудесной газетки, естественно, вместе с любимым сыном. И путь к роковой вершине вновь продолжили двое.
Дриньк уехал, но оставил нам завет: научиться играть квинтами и риффами, и подтянуть нотную грамотность до уровня хотя бы чуть выше нуля. Мы честно раздобыли себе самоучители по классической гитаре, параллельно соря деньгами в компьютерных клубах, где не рубились в какой-нибудь там «StarCraft», а скачивали и распечатывали всевозможную информацию по игре на электрогитаре и басу. Ну, и снимали партии с концертных записей на видеокассетах, отчего навык перемотки и поиска нужного кадра был развит в нас до неприличия. Так постепенно мы познали не только квинты, но сексты, и терции. Работники пульта и медиатора, умудрившиеся ещё и усесться за одну парту в педухе.
Естественно, учёба была только конспирацией – ширмой, прикрывшей планы пусть не мирового, но уж точно всероссийского господства! Мелочиться смысла лично я не видел, так что планы эти претворялись в жизнь добросовестно. С первых же стипендий мы откладывали деньги и в скором времени с помощью привлечённых инвестиций со стороны родителей («Это в счёт Нового года и днюхи, честно, пап!») обзавелись хотя и китайскими, но нулёвыми – магазинными! – электрухами и комбо-усилителями. У Графа была чёрная лаковая с красивыми гранёными рогами, устройством копировавшая Gibson Les Paul. Вместе с ней, для окончательного сокрушения самых предвзятых слушателей, был взят на вооружение гитарный процессор ZOOM-505. Я, в свою очередь, выбрал классический Stratocaster. Тут важно отметить, что купил я его вопреки договорённости о том, что мной приобретается и осваивается басуха, ибо басиста, как нам казалось, найти сложнее. Моё решение ярко проиллюстрирует известную сентенцию о тщетности любой попытки избежать судьбы, но об этом чуть позже.
Часы лекций временно безвестные рок-звёзды отбывали также не впустую. В тетради, одной на все предметы, я не вёл кропотливых конспектов, а продолжал творить мифологию всё ещё безымянной группы. В становившихся всё более фантастическими сюжетах участвовала наравне с нами уже студенческая братия. Наши двойники теперь не просто исполняли беззвучные хиты, повергая в ужас преподавательский состав, но боролись с демонами и прочей нечистью, а иногда сами представали в её обличии. Да, концепция, порождённая сумрачным сознанием десятиклассников, продолжала жить. И к сказочности её добавилось оккультное философствование на религиозные темы. Рядом с утрированными художествами появлялись наброски куплетов, безусловно, будущих шлягеров о невесте погибшего бога, безымянном убийце, служащем самой Смерти, и человеке, отказавшемся возвращаться в реальность из мира снов. А в гостях друг у друга мы неустанно упражнялись, обыгрывая в две гитары чужие и собственные мелодии. В плане музыки, а это была вотчина Графа, обладающего лучшим музыкальным вкусом и воображением, решили опереться на плотный гитарный хард-рок, применяя для утяжеления и красоты некоторые элементы экстремального метала (помним про ударение). И явились из небытия первые полноценные песни – «Дождь» и «Колыбельная для ангела», с полностью прописанными партиями для всех инструментов. Мы даже сумели записать их на кассету с помощью бытовой аудиосистемы Sony и караоке-микрофона. Но, как известно, именно в количестве двух экземпляров умственно отсталые личности демонстрируют истинную силу. Посему в ходе экспериментов с возможностями звукозаписи получившиеся треки были полностью стёрты, а сама плёнка запорота чисто физически.
Не стесняясь самолюбования, стоит внести в протокол, что песня «Дождь» пользовалась спросом на вечеринках, которые мы порой посещали во всеоружии. Особенно у женской части аудитории. Во-первых, потому что Граф сочинил цепляющую мелодию с прилипчивым соло, которое исполнялось ещё и как басовое вступление, задавая нужную атмосферу мрачной безысходности. Во-вторых, текст, сочинённый мной, был довольно попсовым, то есть на тему страданий о несчастной любви:
День догорел и дрожащей рукой
Тени нарушат мой долгий покой.
Шепчутся рядом: «Когда ты уснёшь,
Сердце твоё убаюкает дождь.
И время застынет, не выдав секрет».
Я знаю, что это всего лишь мой бред!
Но чувствую, как в отражении глаз
Дождь за окном превращается в нас!
А ему всё равно, если помнишь и ждёшь.
А ему всё равно, что уже не придёшь.
Это дождь –
Только дождь.
Параллельно продолжали решаться проблемы материальной базы. С упорством жуков-древоточцев мы с Графом вели поиски репетиционной точки, где можно было бы виртуозить во всю электрическую мощь под гром барабанов. С этой целью мы обошли все окрестные детско-юношеские дома и центры творчества, сумевшие хоть как-то уцелеть в девяностые. Предложение наше было простым: мы, как будущие педагоги (закадровый смех) ведём кружок игры на гитаре, за что нам предоставляется помещение, по типу каморки за актовым залом, для собственных нужд. Загвоздка заключалась в отсутствии у нас подтверждённого документально музыкального образования. И даже самые удачно начатые переговоры моментально обрывались на этом пункте.
Конечно же, возникают закономерные вопросы: «А кто бы громыхал на барабанах, в случае удачи? И где вы их, собственно, собирались взять? Вы цены-то видели?». Конкретных ответов тогда не нашлось бы, но нас не покидала твёрдая убеждённость в том, что упорствующим в безумстве подвластно чуть больше чем всё! Тем более потихоньку наводились мосты с людьми в теме. Мы вышли на широко известного в музыкально-студенческих кругах гитариста Каминского. Зависали на чердаках по проспекту Ленина с лидером доживавшей последние дни полулегендарной группы «Амрита» – Грифом. И подружились с реально крутой группой «Сплав», чья сильнейшая вещь «Стреляй!» прекрасно могла бы звучать на «Нашем радио».
К сожалению, все знакомства долгое время не приводили ни к чему осязаемому, пока в дело, как водится, не вмешался случай, про который можно было бы сочинить трактат «О пользе тяжёлого металла и пьянства в судьбе начинающего рок-н-рольщика». Но обойдёмся наброском.
Однажды Граф отправился в новый музыкальный магазинчик на Либкнехта, чисто прикупить что-нибудь новенькое от финских металюг из Children of Bodom или, на худой ритмец, от Moonspell или Katatonia. В ходе въедливого расспроса юного продавана, выяснилось, что он такой же ярый поклонник всех разновидностей тяжёлого жанра, а самое важное, ужасно одинокий в этой любви человек. Без долгих раздумий, на почве взаимной симпатии, фигуранты дела приняли решение выпить за знакомство, не дожидаясь конца рабочего дня.
В процессе распития спиртных напитков, Графом было доподлинно установлено, что его новый приятель обладает сведениями о реализуемых задарма музыкальных инструментах неким бывшим завхозом приватизированного клуба юных моряков. И уже через два дня мы, в составе организованной группы по предварительному сговору, прибыли на место предполагаемой сделки.
Низкорослый, плотно сбитый усач с пунцовым лицом оглядел нас с явным недоверием к финансовым возможностям лабухов в косухах, но всё же допустил в святая святых. И музыкальная сокровищница морских волчат не разочаровала. Среди удивительных и ценнейших для знающих людей артефактов истинными бриллиантами были полторы ударные установки, с целыми мембранами и тарелками. Также в наличии имелась, натурально, коллекция бас-гитар: четыре «Урала» разной степени сохранности, лазоревая Jolana, и фигуристая «Мария» от завода им. Урицкого. Мы забрали всё вышеописанное, уговорив усача скинуть нам цену до двух тысяч за опт и скорость. Сыграл свою роль и задаток в пятьсот деревянных, так что уже следующим вечером инструменты перекочевали в хетчбэк приятеля одного друга Графского бати, и были доставлены в автогородок на Фадеевом ручье.
В фамильном гараже мы незамедлительно принялись за сборку полноценной установки из имевшихся компонентов, по ходу обсуждая, получится ли сделать хотя бы один годный «Урал», разобрав остальные на запчасти. Для подобного франкенштейнства требовались навыки пайки, которыми, к вящей удаче, немного владел мой товарищ. А я, со своей стороны, был уверен в нём, как Гагарин в Королёве. И, может быть, уже в тот день, видя нашу неутомимую возню, временно приютивший нас дядя Валера, принял решение, приведшее, в какой-то степени, к появлению на свет рисунка, породившего, в свою очередь, сей текст.
Итак, в нашем распоряжении оказался полный арсенал, необходимый рок-группе. Дело всё ещё оставалось за самым малым: найти соучастников. И тут нам снова помог Дриньк! Его родители собрались вернуться ненадолго в Мурманск – для окончательного решения квартирного вопроса – и он каким-то макаром уговорил предков сделать это в период каникул, то есть ловко упал им на хвост.
За прошедшие полгода Дриньк наполнился иными веяниями – им владел кондовый панк-рок. Сидя на полу Графской опочивальни, репатриант рубил на грубо переделанной семиструнке, хранимой специально для пьянок, свою новую приколюху:
Я бухаю, как свинья!
Беспонотовая жизнь моя
Никому не нужна!
Нет в ней смысла ни хрена!
Не скрою, это было неприятным уколом прямо в металлизированное моё сердечко. Ведь получалось, что наша концепция стала не такой уж нашей, и мы с ним двигаемся хоть и одним течением, но на разных волнах. Я был весь в мистицизме, он в разухабистом угаре. Но к чёрту лирику! Ведь, любуясь нашими сокровищами и осыпая нас похвалами, особенно впечатлившись недавно освоенной Графом техникой игры тэппингом, он вдруг решительно заявил… Да, скорее заявил, чем спросил, обращаясь ко мне: «Слухай, Шмель, а чего вы не позовёте Саву, что учился на год младше? Ты ж его знаешь! Он и на гитаре могёт, и вообще хлопец толковый!». Не дождавшись внятного ответа, он тут же позвонил Саве лично, и вскоре наше несостоявшееся трио собралось для прослушивания юного дарования.
Старательно скрывая радость под маской пресыщенности, мы наблюдали, как Савелий, проигнорировав акустику, сразу же взялся – какое там! – схватился за электрогитару и, почти самостоятельно, подключил её к комбику. Граф, с поистине великосветской небрежностью, всего только подал ему шнур, отключил дисторшн и убрал реверберацию. И дважды абитуриент, параллельно поступавший не только к нам, но и в мореходку, бодро выдал композицию из более чем трёх аккордов, добив «приёмную комиссию» демонстрацией баррэ и чем-то вроде соляка в финале.
– Это я сам придумал, – тихо призналось дарование, – ещё текст есть, но сырой. Вам же свои песни приносить можно?
Умело производивший первое впечатление интеллигентного пай-мальчика, Сава, как видно, решил обойтись без предварительных ласк. Но мы были готовы к такому повороту. И дипломатически хитровыверенный ответ кулуарно продумали ещё накануне. Хотя проявление амбиций творческого одиночки ожидалось, честно говоря, не в столь короткие сроки. А позиция наша, в максимально обтекаемой формулировке, была следующей: если песня не противоречит стилю и философии группы, то вполне может быть принята к исполнению. В конце концов, подельник нужен был до зарезу, а с прочими нюансами, казалось, можно будет разобраться потом. Савелий же, ко всему прочему, был общим знакомцем, ещё недавно получавшим от нас по наследству учебники в школьной библиотеке. Одно это добавляло ему большую часть баллов. Ведь, как гласит одна корейская мудрость перестроечных времён: «Найти людей, которые были бы единомышленниками, друзьями и, хотя бы немножко, музыкантами, очень трудно. Музыкантов много, но у каждого свои идеи, а для меня важнее, конечно, чтобы люди были моими друзьями».
К сожалению, для нас сработала вторая часть высказывания, и авторская активность нового гитариста была первым, как говорится, тревожным звоночком. Но тогда я не расслышал его за басовым перебором струн рока, в смысле неизбежной судьбы. Нарушенная при покупке магазинных гитар договорённость настигла меня. Так как о басе я знал больше остальных, и имел не только теоретическое, но и практическое представление о его строе и технике игры, то меня и назначили басистом. Сава же был определён ритм-гитаристом с функцией бэк-вокала. Я отдал ему свой Stratocaster вместе с усилком для домашних тренировок, а сам приютил юнморяцкую четырёхструнную коллекцию. По вечерам я терзал наиболее работоспособную «Марию», делая это, признаться, без огонька. Но об отданном инструменте не жалел ни секунды. Так нужно было для любимого дела, возможности которого с появлением нового делателя расширились, а горизонты приблизились, дразня перспективой попробовать-таки мечту на вкус. В первый же вечер, после торжественного пивного фуршета, на выведенной гелевым стержнем сцене появился новый, теперь уже реальный, персонаж с гитарой и поставленной «ёжиком» чёлкой, правда, по велению моего подсознания, в галстуке.
А Дриньк, словно прожжённый картёжник, разыграв червового валета, пред тем, как окончательно раствориться в белорусском полесье, вытянул из потайного кармана джокера. И имя ему было Тошич. Он был могуч и высок, а шире его плеч, казалось, была только его улыбка. С ним до этого я виделся всего один раз, на концерте «Агаты Кристи», после которого мы вдрызг нажрались, и чуть в хлам не разругались из-за «Акустического альбома» «Короля и шута». Тошич не был инструменталистом, но обладал звучным, хотя и требующим огранки, баритоном, отчего среди коллег по сцене клуба «Варяг» в будущем получил прозвище – Взрыватель микрофонов. В качестве жизненного кредо Тошич использовал девиз: «Пиво, девки, рок-н-ролл!» и не планировал предавать избранные идеалы, чем яростно выбешивал родителей. Да, джокер – дикая карта! Он может послужить и тузом, и двойкой. Но в данном случае, он оказался дважды тузом, потому что следом за собой привёл рыжего барабанщика Пашу.
Паша не только владел мастерством игры на ударных, но и был самым опытным из нас. Он сменил уже несколько коллективов, с одним из которых успел выступить даже перед обществом глухонемых. Я серьёзно, мы видели запись! Всё это, вместе с тем, что барабанщик – это наиценнейшая, потому как редчайшая, рыба в мутной запруде рокерства, наделяло Павла высочайшим авторитетом. Вот мы и смолчали, когда, прослушав наш материал и допиленную Савой песню про город, над которым «навис колпак», он брезгливо вынес вердикт: «Нафталин!». Под этим слоганом впоследствии и пройдёт большинство репетиций, которые он почтит своим присутствием.
Но пора, пора уже снять со стены подвешенное ружьишко дяди Валеры, и перейти к рисованной истории. Итак, пли! Уходя в очередной рейс, для поддержания штанов оставляемого за бортом семейства, отец Графа продал своего праворульного «японца», но решил оставить гараж сыну как штаб-квартиру собранной наконец-то группы. Ах, остановись мгновенье – сейчас начнётся настоящий гаражный рок! Но звук там плавал! – наш музыкальный шарабан, как выяснилось, не был готов даже к испытаниям на полигоне.
Полновесная неделя была отдана мной и Графом обустройству нашей точки. Мы собрали какой-никакой аппарат для прикупленного по такому случаю профессионального микрофона Shure и бас-гитары. К микрофону в нагрузку шёл держатель и, с помощью русского мата и китайского скотча, я присобачил его к одной из лишних тарелочных стоек. С «Марией» тоже пришлось поизвращаться, но всё же Графу удалось подружить её советский разъём СГ-5 с реквизированной у кого-то из дома колонкой SHARP на «тюльпанах». Для утепления гаража реанимации и глубокой чистке подверглись безымянные обогреватели времён строительства БАМа, найденные тут же, в смотровой яме. Кругом был наведён противоестественный армейский порядок.
А теперь, когда, казалось бы, всё на мази и фигуры замерли, готовые к действию, делаем колдовские пассы руками, произносим волшебное «Ляськи-масяськи», и – та-дам! – они испарились! «Смешно! Не правда ли, смешно?! И вам смешно и даже мне!», – пел Высоцкий, и нам ничего другого не остаётся, кроме как улыбнуться по завету Мюнхгаузена. Потому что на примятой картинке в моей руке нет ни Тошича, ни Паши, ни Савы. В назначенный день и час на первую репетицию группы со свежевымученным названием «Стоп-кадр» явились всё те же двое: я и Граф.
Мы трижды ходили ко мне домой, чтобы обзвонить парней (мобильных у нас тогда ещё не было), но трубки никто не брал. И вечер можно было бы списать в утиль, да в гараж одиноких сердец заглянул товарищ Майор – наш друг и, по совместительству, одноклассник. Моментально оценив обстановку, он приказал всем оставаться на местах, и, хитро подмигнув, поэтично растворился в ноябрьском сумраке, чтобы через полчаса вернуться с корешем своим Бантом, молдавскими разносолами и взятым у родителей напрокат самогоном. Мы с Графом пошарили по карманам и ещё через пятнадцать минут, сгоняв до ларька, добавили, к столу три баклажки «Очаково extra» номинальным объёмом по 2,25 литра. И песня полилась. А что могут исполнить для друга и спасителя настоящие рокеры? Конечно же мощнейшие хиты Розенбаума, Круга и Кучина!
Разумеется, всё было запечатлено при помощи шариковой ручки в двух почти идентичных экземплярах уже на следующий день. Один из этих ручкотворных «стоп-кадров» был припрятан для истории, другой задарен Майору. Вот он – наш первый и самый преданный поклонник – развалился в углу с прилипшей к нижней губе цигаркой. Вот я, сижу по-турецки, с «Марией» на коленях и стаканчиком пенного в руке. Вот Бант колошматит по рабочему барабану палочкой, яростно сжимая вторую в зубах. А вот Граф, отчего-то в одном сапоге, лабает на своей чёрнорогой красавице. Лабает наверняка «Фантома», заказанного в сотый раз. На бочке красуется каллиграфическая надпись: «Кренделя».
Но неужели на этом всё? Неужели ради этого сбирали мы рать и с похвальбою шли? Нет, конечно. Ещё состоятся полноценные репетиции, ведь надо же будет где-то Паше бурчать про «нафталин». Вскоре мы сменим гараж на актовый зал родной двадцатой школы, в которой проканает наша тема с гитарным кружком. Туда мы будем нелегально проводить для репетиций ребят из «Сплава» и делать вид, что готовим отчётный концерт к Новому году, после которого нас изгонят за отсутствие вменяемых результатов работы с молодёжью. Будет первое выступление в бывшей школе Тошича, прерванное администрацией, а значит, самое настоящее, ведь не могут быть истинными рок-звёздами те, кого не запрещали. Будут концерты в клубе «Варяг», давшем нам приют благодаря Савелию и некоторому мухлежу с тем фактом, что клуб мореходский, а полсостава – из педухи. Будет таинственное и бесследное исчезновение нашего вокалиста, которого уставшие родители упекут на флот. Будет драка Графа с гопниками, выбившая его из колеи почти на два месяца. Будут унылые репетиции, уже за деньги, в «Бредовке». Будет много чего, но дело в том, что всё это коротко и ёмко можно изложить ещё одной цитатой классика: «Однажды лебедь, рак и щука везти с поклажей воз взялись…».
Изначальная концепция, со всей её фэнтезийностью и мистицизмом, умрёт за ненужностью большинству участников. «Колыбельную для ангела» вообще отвергнут, как нечто попахивающее сатанизмом (поклонники метала, ё-моё!). И я начну терять интерес, превратившись из основателя, текстовика и идейного вдохновителя в посредственного басиста. Примерно так ушедший впоследствии в бизнес Савелий и представит меня одному именитому писателю – главному гостю своего мероприятия: «Это Александр. Он играл у нас в группе на басу». Играл-играл, Сава, или пытался играть, превращаясь в пятое колесо. И однажды, как-то даже без удивления, заметил, что, возвращаясь с репетиций, всё чаще оказывается один, за спинами нетерпеливо перешёптывающихся товарищей. И можно было не прислушиваться, чтобы понять, что речь идёт о новом стиле и звуке группы, ведь уже вовсю покоряли рокерские умы и сердца Guano Apes, Slipknot, Linkin park и, конечно, Rammstein. А значит, не стоило и гадать, найдутся ли в коллективе те, кто не потянет…
Но стоп! Стоп, кадр! Кажется, сейчас начнутся поиски виноватых. А это последнее дело даже для неудачника. Особенно для неудачника. Чтобы окончательно не завраться, тут не обойтись без перекрёстного опроса всех причастных. Да, только нужно ли это? И кому? Итог очевиден, а вывод ясен. К тому же за диваном отыскалась животворящая баночка крепкого. Алюминиевый ключик щёлкнет гитарным тумблером, и, может быть, я снова забуду и об этом листке, и том, что проносится в голове всякий раз, едва он попадается мне на глаза: была мечта, а осталась карикатура.