Олеся Тихонова (Софи Тоэ)
БАБА ФИСА
Рассказ
Взрывы. Топот ног. Выстрелы. Звон стёкол. Женские визги. Детский плач. Маты проносящихся мимо солдат. Суета. Вот слышен свист пролетающего откуда-то с неба снаряда. Небольшая пауза. И опять грохот. Крыша ещё одного дома провалилась и обвисла, оставив где-то в середине здоровенную дымящуюся дыру.
– Господи, что ж эть творится на белом то свете! Это ж вот только-только кажисть всё поутихло. И вона опять грохмычут! – причитала баба Фиса, упав на колени перед иконой. Ей было уже за восемьдесят. Кажется, всё пережила, ко всему привыкла, но нет.
Страшная смерть нагрянула в этот небольшой посёлок внезапно. Кому жить, а кому умереть коса её решала случайно. Покрутится, покрутится, бах, вот опять очередная жертва, придавленная крышей своего же дома. Смерть эту в простонародье зовут Войной.
На какое-то время взрывы поутихли. Где-то потрескивал огонь, сжирая пламенем разрушенный сарай. Молодые мамы успокаивали плачущих детей и с опаской поглядывали в небо, которое ещё недавно считали мирным.
– Эвакуация! Эвакуируемся! – вдруг послышался крик с другого конца посёлка. По разбитой улице ехали небольшие, ещё с советских времён, автобусы, а перед ними бежал молодой боец и приказывал всем живо собирать всё самое необходимое на первое время. Опять суета. Копошение. Плач. Сборы. Причитания. Слёзы. Всех по очереди гурьбой загружали в автобусы. Молодые торопились, скорее запихивали детей, вещи. А бабки медленно покидали насиженные места, постоянно оглядывались, вздыхали, бормотали что-то невнятное про родной разбитый дом.
– Эх! Да что ж эть такое-то! – упиралась поторапливаемая силовиками вся иссохшая, сморщенная баба Фиса – Это ж-ть картошку кто сажать будеть, землють-то кто пропахает, да и помидоров теперич не видать, всю рассадуть изломали! – причитала она, да всё без толку. Запихали в автобус. И повезли. Куда?
***
Начался март. Крупные хлопья ослепительно белого снега плавно опускались на землю. Город уже вышел из полярной ночи, но жители до сих пор не могли выйти из стойкого ощущения анабиоза. Дворники, вставшие с утра пораньше, лопатами очищали лестницы, посыпали тротуары песком, чтобы люди смогли без происшествий добраться до работы. Из какого-то двора выехал автомобиль и одиноко заколесил по снежной дороге. Где-то по небольшой улочке сонный прохожий, ёжась от холода, прогуливался со степенным толстым чёрным лабрадором. Этот день, как и многие другие в Мурманске, начинался весьма спокойно.
«Я долго думал, кто же мы: просто пешки на доске или игроки-и-и…», – напевал будильник Веры, пока она мучительно отрывала голову от подушки. «М-м-м, уже 6:30», – страдала она про себя, ослеплённая ярким светом экрана телефона. Но уже через две минуты постель была заправлена, ещё через две – умытая Вера выходила из ванной, а в 6:40 на плите стояла небольшая кастрюлька, из которой веял невероятно-аппетитный аромат тёплой молочной овсянки. Оставив кашу томиться под крышкой, Вера, собравшись с духом, отправилась в детскую будить пятилетнюю Леру и семилетнего Даню.
– Дети, пора вставать, – мягко произнесла мама, осторожно приоткрывая дверь, – скоро кому-то в садик, – женщина ласково провела рукой по волосам дочки, – а кому-то в школу, – слегка потрепала по голове Даню.
Ребята закряхтели и, сморщившись, чуть ли не одновременно накрылись одеялом с головой.
– Лерочка, Даня, вставайте, я приготовила очень вкусную кашу, – мама нежным голосом уговаривала детей.
– Ну м-м-а-м, ну ещё чуть-чуть…
– Да, мамочка, можно ещё хотя бы две минутки…
Вера понимала, что все эти «две минутки» и «ещё чуть-чуть» могут продлиться и полчаса, и час, но аккуратно, практически на цыпочках, вышла из детской. «Пусть ещё немного поспят», – решила она.
Через сорок минут сонные Даня и Лера сидели за столом и медленно ели кашу. Каждая ложка подносилась ко рту с таким усилием, будто в ней лежал тяжеленный булыжник. Впрочем, было и так понятно, что Даня опоздает в школу, а Лера не успеет на утреннюю зарядку в садике. «Да ну и фиг с ним», – уже давно, на самом деле, определилась Вера.
***
Звонок. Алексей взял трубку.
– Да?
– Ты чего не отвечаешь на звонки? Я уже раз десять тебя набираю – раздался взволнованный женский голос на том конце трубки.
– Гм. Да я на работе был… А что случилось, Вер?
– Случилось, Лёша! – между говорящими повисла небольшая пауза – мне позвонили из Белгорода, из пункта временного размещения беженцев…
– И что? – напрягся Алексей. Он растеряно смотрел то на рядом стоявшую жену, то на говорящий экран телефона.
– Сказали, что твоя мама там, что ищут родственников. А если дня через два-три никто не объявится, то распределят её в случайный город. И, как назло, до тебя ещё дозвониться не могут.
– Хм… Да я не беру неизвестные номера, – пробурчал Алексей. Он периодически посматривал на жену, которая усиленно жестикулировала, пытаясь показать, что надо бы заканчивать этот «пустой» разговор.
– А надо бы, Лёша! Поэтому бери и перезванивай теперь. Маму надо вызволять оттуда.
– Ну… Нужно это как-то обдумать. Сейчас не до этого, если честно. Но я подумаю, как решить этот вопрос.
– Хорошо, я тебя поняла, Лёш, только не затягивай там с решением. Всё-таки два дня — это маленький срок. И кстати, позвони нашему Сене! Я, конечно, понимаю, что тебе не до сына, но вчера ему исполнилось двадцать. Поздравь его.
– Да…подзабыл как-то. Позвоню. Пока, – довольно сухо ответил Алексей и положил трубку. Сложившаяся ситуация уже не нравилась ему.
– Вера звонила? Твоя бывшая? – сочувственно, но с капелькой ревности в голосе, поинтересовалась Даша, жена Алексея. Она только что закончила стряпать на кухне.
– Да… – вздохнул мужчина.
– И чего она хотела?
– Да мама моя в Белгороде сейчас, ищут родственников для распределения по городам.
– Хм… я твою мать видела всего пару раз, когда мы с тобой к ней заезжали, – задумчиво проговорила Даша, – слушай, а ведь у нас на севере ей тяжко будет, полярная ночь, летом всё время светло. Может, стоит отправить её в другой город? Пусть она там обживётся, а мы, будет время, навестим её позже, – пока говорила, она внимательно смотрела на мужа.
Алексей устало плюхнулся в кресло. Все мысли до этого злосчастного звонка были только о предстоящем отпуске, о том, как они с женой укатят отдохнуть в Сочи. Да и билеты мужчина уже купил.
- Да в этом то и проблема, собственно. Она ещё такая занудная, – наконец произнёс Алексей, – да и стара она, мало, что понимает…
***
– Кто тут Анфиса Андреевна? – раздался суровый мужской голос при входе в палату беженцев.
Все притихли. Женщины с вытаращенными глазами озирались по сторонам в поисках той самой Анфисы Андреевны. Дети же с любопытством уставились на мужчину в военной форме.
– Кхм. Повторю. Кто тут Анфиса Андреевна? Тут звонок… от сына.
Опять тишина. Но где-то через минуту в углу комнаты привстала сморщенная старушонка и, пожевав что-то невидимое во рту, ответила:
– Ну кажисть я… Фиса я…
Мужчина подошёл и осторожно протянул бабушке свой телефон.
– Алё, алё-ё-ё-ё… Шо ж такое ть, не слышу, сынок я, не слыщу! – баба Фиса трясла телефон, пытаясь хоть что-то расслышать – глухой совсем стала, шо ж эть теперича делать…
– Давайте я Вам на громкую связь поставлю? – предложил тут военный и нажал на кнопку «динамик». Теперь было слышно всё и всем.
– Да, мам, меня слышно? – спрашивал Алексей на том конце провода.
– Сынок, слышу, слышу! – плакала и одновременно радовалась баба Фиса.
– Как дела, мам?
– Да потяхоньку, вывезли нас тут с посёлка… Землю ть теперича не вскопать, картошки не будеть теперич в этома году. Эх… – жаловалась Анфиса Андреевна.
– Ну не волнуйся ты так мам, снег то там у вас, поди, не до конца и стаял то. Ещё вернёшься, всё успеешь.
– Да ладно… Как ты тама, сынок? – спрашивала взволнованная баба Фиса.
– Да всё потихоньку…слушай, мам, – заговорил осторожно Алексей, – я же живу сейчас в Североморске, а это закрытый город, никого не пускают… да и документы на тебя будем долго оформлять, чтобы ко мне привезти… плюс климат на севере тяжёлый, боюсь, не потянуть тебе… Передай волонтёрам, пусть они тебя в Орёл отправят. Обживёшься там, отдохнёшь, а там и я приеду тебя навестить… Хорошо?
– А Орёл совсем недалеча от твоего ть города ть? Рядома? – интересовалась искренне старушка.
– Ну… Не очень далеко, мам, всё равно я приеду потом за тобой, – горячо оправдывался Алексей – ну всё, я побежал, а то на работу вызывают, целую!
– Береги себя, сынок… – только и успела прожамкать в трубку Фиса, прежде чем услышала одинокий завершающий гудок.
Повисла неловкая пауза. Баба Фиса протянула телефон военному, который задумчивым взглядом окидывал окружающих. Ещё немного помолчав, мужчина как-бы извиняясь за что-то, тихо пробасил:
– Кхм, кхм… я это. Наверное, сам передам про Орёл нашим волонтёрам. Он быстро развернулся и широкими шагами удалился из палаты.
Вокруг воцарилось молчание. Люди бросали сочувственные взгляды в сторону старушки, от которых, впрочем, становилось тошно. Баба Фиса обречённо села на краешек стула. Она всё-всё понимала…
***
Вера задумчиво листала ленту VK. В голове никак не укладывались мысли о последних событиях. Алексей, нажаловавшись ей на несправедливую тяжёлую жизнь, укатил с женой в Сочи на море. На душе Веры повис тяжёлый камень, который, впрочем, по весу был сродним с Титаником…
Тут ей высветилась какая-то запись. «Хм… Группа «Православие/Притчи»?» – удивилась про себя женщина, но решила всё-таки прочесть…
– Сжечь ведьму! – кричала толпа – ведьма, она ведьма!
Связанная женщина стояла посреди площади, в кострище. Её обвинили в колдовстве.
– Ведьма! Кто ещё не подтвердил этого?! – громче всех выкрикивал в толпе бородатый мужик.
Толпа оглянулась. Позади стоял сын женщины, которую собирались сжечь. Он молчал и пристально смотрел на мать. А все ждали, когда и он прокричит обвинение, так как нельзя было сжечь человека, если хотя бы один из толпы промолчит.
– Сжечь и сына! – крикнул тогда кто-то из толпы, – он – сын ведьмы, а, значит, и он – сатана!
Опасаясь за жизнь ребёнка, крикнула несчастная женщина в толпу:
— Это не мой сын!
Тут возмущённый сын заорал вместе с безумствующей толпой:
– Ведьма! Ведьма!
И в тот же миг запылало пламя у ног невинной. Языки пламени лизали уже тело, но не та боль жгла сердце матери. Вспомнила несчастная, как впервые шевельнулся под сердцем ребёнок, словно цветок распустил свои лепестки. Вспомнила, как в муках родила она долгожданное дитя, как услышала его первый крик, возвестивший о появлении нового существа на свет Божий. Вспомнила, как приложила впервые к груди тёплый дорогой комочек, как впервые произнёс он слово «мама», как сделал первый шаг…
Женщина горела, но не переставала смотреть в родное лицо, искажённое безумством, и жгучие слёзы заливали опалённые огнём щёки.
Костёр погас, безжалостное пламя исчезло, и равнодушный ветер постепенно разносил во все стороны оставшийся пепел. Насладившаяся зрелищем толпа разбрелась кто куда, а сын безвинной женщины так и стоял на площади.
Не осталось у него никого, и некуда ему было идти. С площади его вскоре прогнали, и побрёл он в поисках другой жизни.
И где бы он ни был, куда бы не прибивался, отовсюду был гоним, обруган, оскорблён и нередко избит. И чем больше ему доставалось, тем чаще он вспоминал мать: её тёплые мягкие руки, её милый сердцу голос, её родной образ, её нежность и любовь.
– Мир жесток, – твердил несчастный. – Он отнял у меня то, что было всего дороже.
– Нет, это не мир отнял у тебя самое дорогое, – услышал человек внутри себя. – Это ты отрёкся от него, чтобы сохранить себе жизнь.
И стал сын жить с вечным укором совести, как с клеймом.
Шло время. Женщину ту, что сожгли на костре, оправдали, вернули честь её доброму имени. А сын так и остался вечно прокажённым. И спокойной жизни у него не было, и спокойной смерти он не получил…
Не отрекаются от любви ради собственного спасения. Отрекшемуся, отлученными от жизни быть, лишенным любви человеческой и имени честного.
***
– Мама! Мамочка! А мы оставим у нас бабу Фису навсегда? – спросила пятилетняя Лера у Веры. Её искренние голубые глаза светились счастьем.
– Да, мам, – воодушевлённо произнёс Даня, – мы оставим эту бабушку у нас? Она такая хорошая!
Дети сидели на кухне и уминали только что приготовленные котлеты с мягким тёплым картофельным пюре. Баба Фиса в это время дремала в соседней комнате на диване.
– Конечно оставим, дети – улыбаясь, отвечала Вера.
На душе у женщины посветлело. Тучи развеялись. С каждым прожитым вместе с Фисой днём она всё больше и больше убеждалась в том, что поступила правильно. И пусть они не виделись с бывшей свекровью почти 20 лет, пусть всё, что их связывало – это общий с Алексеем сын, пусть уже никто особо то и не помнил настоящего имени бабушки, – они стали родными друг другу за этот небольшой промежуток совместной жизни.
Что будет дальше? Да никто уже и не скажет. Важно, что сейчас всё хорошо!
…«Но в вечном поиске себя меняю минус на плюс, давайте вместе, друзья! Ла-ла-ла, всё будет хорошо, ла-ла-ла-ла, куда бы ты ни шёл. Направо – трудный бой, налево – мир пустой, но будь самим собой и… всё будет хорошо!», – напевал будильник Веры. В Мурманске началось лето. Белые ночи захватили заполярье. Кажется, 12 июня?