|
* * *
Жить в четырёх стенах
В бессильи и бездельи,
В молчаньи, как монах
В своей пустынной келье.
На скуку обречён,
Но и скучать не в силах,
Ты тихо выйдешь вон,
Пополнив ряд бескрылых.
На привязи дома,
За гаражами глухо.
Нет, стены – не тюрьма
Для зреющего духа!
Среди тяжёлых тел
Душой открыт и лёгок.
Шёл, шёл – и вдруг взлетел…
Во как!
* * *
Память слоиста – одно на другое
Лепятся воспоминанья,
Словно бы город растёт над рекою –
Новые, старые зданья…
Многоступенчатый-многоэтажный
Космос внутри и снаружи.
Помнишь, в колючей промзоне гаражной:
«Ну, поцелуй меня, ну же!»?
Игры на стройке там, в детстве жестоком:
Взяли на понт – и повис он
На проводах оголённых под током…
Безумцам закон не писан!
Ни год не вспомню, ни собственно день я
(И было ль со мной всё это?),
А сами редко всплывают виденья
В подвалах памяти где-то…
ДВА ОКНА
Вот опять окно…
М.Ц.
Не спится. Без семи четыре.
В глухих домах черным-черно.
Все спят. Один я маюсь в мире.
Отчаявшись, взгляну в окно,
А там, хоть с виду всё в покое,
Напротив – тоже свет в окне.
Но, в самом деле, что такое?
Тебе не спится, как и мне?
В болезни тяжкой, за работой,
На пиршестве иль просто так?
Твоё окно пчелиной сотой,
Как и моё, глядит во мрак.
Кто б ни был ты, мой соглядатай, –
Старик ли, юноша без сна, –
Но луч сближает желтоватый
Две наши тени, два окна.
* * *
Ослепну на миг, сделав шаг за порог, –
И, странное дело, двора не узнаю.
У заиндевелых домов и дорог
Иная душа и природа иная.
Дракон или демон вдруг глянет из тьмы.
В чудовищах зимних так много коварства!
Как будто попал я не в царство зимы,
А в сказочный терем загробного царства.
Мой город-кроссворд, весь исхоженный мной
По горизонтали и по вертикали,
Ещё не разгадан твой образ чудной
У сна, у немого кино в зазеркальи.
Столбы и деревья – в сплошном столбняке,
Квартал заколдован печатей на десять,
А дымка морозная в снежном венке,
Клубясь над рекой, продолжает кудесить…
* * *
Насте
– Раскройтесь, – шепчу я, – цветочки!
Блаженная жизнь коротка.
Из тонкой божественной точки
Рождаются губы цветка.
Растенья живые, и вправду,
Меж антропоморфных камней
Холмистому вторят ландшафту,
Людей и животных скромней.
Все мудрые так молчаливы,
Болтают обычно глупцы!
Растут наши яблони-сливы,
Цветут в парнике огурцы…
Хоть с виду безусты-безглазы,
Язык в них первейший зачат.
Так формул химических фразы
Небесной латынью звучат.
Бормочет в листках фотосинтез,
Смолкающий лишь по ночам:
– Слегка повернитесь-подвиньтесь
К лучам, словно к светлым речам,
Вы, фуксия, фикус, тагетис, –
Всех прозвищ не переведу, –
Красивые тихие дети
С корнями в Эдемском саду.
* * *
Не дай мне Бог сойти с ума…
А.П.
Всё сошлось там: дремучие древние страхи
И мучительной речи утраченный дар,
Где в смертельно-смирительной рваной рубахе –
То ли сон наяву, то ли вещий кошмар…
Так и вижу: на краткой осенней прогулке
Невесёлый по кругу идёт хоровод.
Там, у бедной души в ледяном закоулке,
То ли бес, то ли ангел незримый живёт.
И полжизни спустя мне отчётливо снится –
Или сна не даёт в полуночном бреду? –
Всё, что было со мной не в закрытой больнице,
Но в безбожном, тревожном, мятежном аду.
Там в палате одной – и сектант, и убийца,
И безумный художник, и тихий старик;
Там нельзя в коридор и на лестницу выйти;
Там внезапно срывается шёпот на крик;
Там остатки похлёбки сливают за ворот;
Там отхожая яма – открывшийся стыд;
Там и вяжут, и бьют; там и голодом морят,
Но раздашь свой паёк – и не будешь избит…
Можно лёд растопить, как бы ни было жутко,
И в конце провожали меня горячо,
Кто остались, – вдогонку жестокая шутка:
«Приходи к нам ещё!
Приходи
к нам
ещё!!»
* * *
Живу взаперти в своём теле и разуме.
Почти герметичен мой тесный мирок
В пространстве, которое узкими лазами
Выводит меня за окно, за порог.
А там невзначай из тревожащей дальности –
У слуха на грани, у дня на краю –
Пустые обрывки чужой мне реальности
Зачем-то стучатся в реальность мою.
Быть может, затем кто-то крикнул, процокали
В ночи каблуки, «скорой» вырвался вой,
Чтоб сам у себя я спросил: «Одиноко ли
Тебе?» – и в ответ покачал головой.
* * *
Мной движет страх шагнуть в небытиё,
Где никакой вещественной зацепки
За жизнь, а узы смерти слишком крепки,
Чтоб я навеки победил её.
Смерть Словом одолев на миг в году,
Всё остальное время существую,
За всякую материю живую
Беспомощно хватаясь на ходу.
Внезапно возникают на пути
Воздушные ворота и воронки,
Но постепенно рвётся воздух тонкий –
И жутко в чёрный вакуум уйти.
РАДОНИЦА
Прогнозы воплотились в дождь –
И ты под мостиками радуг
К родным на кладбище идёшь
Могилы привести в порядок.
Здесь, на границе двух миров,
Работать трудно, но отрадно –
Полоть, стирая пальцы в кровь,
Траву забвенья рвать нещадно.
А после, от жары в поту,
Где за квадратами – квадраты,
Шагать до выхода версту,
Читая имена и даты.
Как переводы на санскрит –
Связь с запредельным и нездешним.
Лишь бабочка легко парит
От дома к дому в свете вешнем.
НА СМЕРТЬ БАБУШКИ
Неодолимо близилась зима,
И бабушка, сошедшая с ума,
В своём столетнем деревянном теле
Вслух целый месяц бредила в постели.
Был вид её беспомощен и нем.
Мир этот вдруг попутав с миром тем,
Услышала далёкий голос мамин,
Отправилась на главный свой экзамен…
Нет бабушки давно, но, как сейчас,
Я помню: пелена упала с глаз
Стеклянных, к ней вернулись речь и разум
Пред тем, как стать лицу пустым, безглазым.
Оборвалась наутро наша связь:
Мгновенно просветлев и обновясь,
Из дня рожденья вычтя смерти дату,
Ушла на встречу с мамою куда-то…
* * *
Сквозь лес, густой и непролазный,
Дорога долгая, как сон,
Мучительно однообразный
Вид в серых окнах с двух сторон.
Как будто легче – по пустыне,
Поверх зыбучего песка,
Где – от смиренья до гордыни –
Всё та же смертная тоска.
Но есть надежда, что приедем
Когда-нибудь, куда-нибудь,
Меж рубежами – тем и этим –
Проложим свой конечный путь.
Пусть поезд мчит, многоколёсен,
Через тайгу, через пургу,
Карандаши и кисти сосен
Рисуют небо на бегу!
* * *
В телефоне моём контактов полно,
Только некому мне позвонить.
Ты свяжи меня хоть с кем – всё равно! –
Телефонная тонкая нить.
Наугад я номер любой наберу –
И свершится заветный звонок.
Мне ответит вдруг в Бангладеше, в Перу
Человек, что, как я, одинок.
В наш безмолвный вмешаются разговор
Междометия «ах!» или «эх!»,
Параллельной линии пламенный спор,
Треск звезды, завыванье помех…
Мы на проводе долго будем висеть,
Тёплой трубки не вешать, пока,
Перегружена вся, телефонная сеть
Не прервёт звонка.
* * *
В доме, пахнущем небытиём,
Без детей – безысходно и глухо.
Одинокую старость вдвоём
Коротают старик и старуха.
Так и вижу себя и тебя
В этих двух, постаревших до срока,
Безнадёжно и нежно любя
Жизнь, что есть, – ни горчинки упрека!
Не моя в том, не Божья вина,
Что не выйти из тесного круга.
Нам любовь во смиренье дана –
Чтоб остаться детьми друг для друга.
БАЛЛАДА О КИРОВСКОМ ВОКЗАЛЕ
Там, где-то в тундре ледяной,
Стоит вокзал-дворец. Но рельсы
Его обходят стороной.
Промёрз, как целый век не грелся.
Изгоя на краю земли,
На почве, как эпоха, жёсткой,
Когда-то зэки возвели,
Снег стены выбелил извёсткой.
Без пассажиров, вне дорог,
Разросшихся огромной сетью,
Сам вечный отбывает срок –
Суровый памятник столетью.
Вокзалу снятся поезда –
Никто, никто сюда не едет!
И лишь Полярная звезда
В его пустые окна светит…
ДОРОГА ДОМОЙ
Стрелки вокзальные –
Спицы вязальные.
Строго по схеме
Движется время.
Там, за Вяжищами,
В странствии с нищими,
В пьяном болотце,
В гиблом колодце…
Там, за Горёнкою,
Деда с бурёнкою…
Изгородь ёлок
Скрыла посёлок.
Там, за Рогавкою,
Глиною чавкаю,
По бурелому –
К отчему дому.
«Ёглино» – руганью
Грубой испуган я,
Колет иглою,
Ёжится, злое.
Вот и Форносово –
Цвета белёсого
Стены острога.
В узел – дорога.
Видишь: как лысина,
Лес в Новолисино,
В воздухе копоть…
Штопать и штопать!
| 