|
У «Ночлежки»
Как все другие, не особо
Он озабочен, что в пайке:
Тушёнка с гречей или соба,
Распаренная в кипятке? –
Не мыт, не чёсан, не обстиран,
Шагнёшь к нему – ударит смрад.
И всё же ладит с целым миром.
Раз человек ему не рад.
Отчается - Господь подкинет
На утешенье пустячок:
То солнца луч пригреет спину,
То голубь сядет на плечо.
Один, телесный лишь условно,
По кромке стихнувшей воды
Бредёт ветхозаветным овном,
Не ведая своей беды.
***
Опоры ищет старый куст сирени,
Клубится одуванчиковый пух.
Сокровищем в косом луче сверкнув
Чужой «секрет» манит склонить колени
И разглядеть в неровном витраже
Забытое, расколотое детство.
Грохочет автострада по соседству.
Трясется дом и сыплется уже
Песком на неразгаданный секрет
О том, что счастья после детства нет.
Церковь Св. Иова
Старик-трамвай ползёт по мостовой,
Дрожа от слабосилия, но снова
Отвешивает, заходя в кривой,
Поклон Многострадальному Иову.
Схожу и вижу: мир блажен и прост
На этом богоизбранном отрезке.
За храмом виден Волковский погост
В тонах апрельской непросохшей фрески.
Льнут к стенам хромоногие кресты –
Свидетельство о Судном часе близком.
Сухим листком, обрывком бересты
Деревья тянут требные записки.
Внутри на взгляд мирянина темно,
Скромны киоты, певчие убоги,
И батюшка читает скучно, но...
Пугающе понятна близость Бога.
Свечной огонь, что свет души живой:
Пред ликами святыми слаб и кроток.
Меня старик-трамвай, зайдя в кривой,
Не в храм привёл – к рождественскому гроту.
***
Дом пах известкой и олифой,
Беленый наспех, чуть сырой.
Жильцов еще не севший рой
Атаковал кабинку лифта.
Соревновались новосёлы
Скорее справить переезд.
И лишь одна на весь подъезд
Была старуха невеселой.
Не надо было ей ни «вида»,
Ни «светлых комнат», ни «удобств» -
О том, что прежний дом под снос
Была саднящая обида.
Перекосившийся, скрипучий,
Весь продуваемый насквозь –
Тянуть исчезновенья участь
Хотелось в нем. Не довелось.
Смех умолкал, мрачнели лица
Соседские при встрече с ней:
Старуха, ясного ясней,
В их новом доме не жилица.
***
Когда подступил, хоть не был допущен,
И поцеловать дерзнул,
Осыпалось небо, воздух стал гуще,
Раздался подземный гул…
Восстал бестелесный праведник, дабы
За правым греметь плечом
О мире, который за нашу слабость
Быть выжженным обречён.
И губы мои обуглились разом.
И крест пригорел к груди.
Хоть сердце рвалось, безжалостный разум
Велел тебе: «Отойди…»
***
Экран айфона, будто гладь пруда:
Невозмутим и тёмен сном глубоким.
Вопрос мой робкий камнем плоскобоким
Бесследно канул, брошенный туда.
Молчишь. И ранишь этой тишиной
Сильнее перепалки СМС-ной.
Хоть видела: вода мутна и пресна,
Но выбрала идти ко дну. Одной.
***
Ветер мечется, с остова крыши
Обрывая промерзшую жесть.
Но я слышу лишь то, как ты дышишь.
Вновь и вновь уверяюсь: ты есть.
И пускай мы друг другу не станем
Ближе, чем в этот час - всё равно!
Время замерло. В узком стакане
Вдруг вода превратилась в вино.
И в ночной темноте столько света,
Что сознанье меняется враз:
Правды нет в сокрушающем ветре,
Но есть в прожитом здесь и сейчас.
***
Улица заснежена.
Сумерки вязнут в ней.
Мы с тобой всё те же, но
Порознь идти сложней.
Каждый свою сторону
Выберет вновь к утру.
Может быть «до скорой...», но
Беглой и на ветру.
Выберем новый повод, но
Главного не сберечь –
Будет всё больше холода
В каждой из этих встреч.
***
Бросил -
Теперь только ко дну
Камнем.
Водную гладь перечеркнув,
Кану.
Правда о нас – что?
По воде вилы.
Век мне молчать
Да обрастать илом.
Если пойдёшь
По берегам
прошлым,
Вдруг разглядишь:
Здесь был и сам
Брошен.
***
Думал, характер мой твёрд, весом,
На свет не мутнее кварца.
Дерзнул меня взять – утекла песком
Сквозь сжатые тщетно пальцы.
И жить бы как прежде тебе теперь,
Не помня меня, не мучась.
Но только шагнёшь – и земная твердь
Крошится в песок зыбучий.
***
Скол на сердце хотя и мучит,
Я останусь чем и была.
Чашка даже с отбитой ручкой -
Не заморская пиала.
И хранитель традиций чайных,
Огорчение утаив,
Мне прощает урон случайный,
Крепче держит в руках своих.
Видно, пить из другой не может
(Чай становится поперёк).
Благодетель мой, отчего же
От паденья не уберёг?
| 