Юлия Боднарюк
Лучшее время
Роман (отрывок)
Портовые краны вдалеке вспыхнули золотом и исчезли в закате, когда мы с Максом и Андрюхой вынырнули из-под арки на улицу Декабристов.
- А на машине нельзя было доехать? – полюбопытствовал Андрюха.
- Да нет, почему же, можно. И уехать тоже на машине. С цифрами «02» на боку.
Андрюха фыркнул. Ему все эти предосторожности кажутся излишними. Мне скорее тоже, но с Максом, которому однажды осторожности как раз и не хватило, лучше не спорить.
- Один раз, когда еще первая группа жива была, играли мы концерт в одном клубе. Полный зал, песни ревут громче нас, мы отжигаем, Макс орет в микрофон… И тут в зал влетают менты! Мы со страху трезвеем, успеваем только понять, что дело пахнет керосином, и тут Макс моментально, с полуслова как дернет «И снится нам не рокот космодрома»! Менты глядят на нас – мы поем «а снится нам трава, трава у дома», - потом в зал, а там вообще никто ничего не заметил, и вся бритоголовая кодла орет «Зеленая-зеленая трава»!
- Я за тот концерт устал, будто состав угля лопатой разгрузил, - вставил Макс.
- Сегодня такой же намечается?
- Нет, сегодня играем акустику для узкого избранного круга. Подобрали сдержанную программу, собрали людей, способных воспринимать прекрасное… Если, конечно, Латыш не помешает ему быть прекрасным.
- Макс будет играть вместе с Анютой, - пояснил я. – Поэтому команду свою не зовет, а я по старой памяти заменяю ударника.
- А на чем она играет?
- На виолончели, - отозвался Максим, разглядывая пару кариатид, придремавших под крышей.
Со стороны Андрюхи раздалось тихое сдержанное похрюкивание.
- Квартет, достойный Крылова!
- Ага. Осел и Козел рядом со мной идут! И нефиг ржать, как придурки, над авангардным направлением в музыке!
- Чья идея?
- Её. Видишь ли, Анька не лелеет мечты играть в симфоническом оркестре пятую виолончель слева. Она намерена играть на виолончели рок-н-ролл или что-то хоть отдаленно похожее. Но она нашу специфику знает приблизительно, вот я и хочу её познакомить…
- И проверить, не исчезнет ли она, когда познакомится?
- Не исчезнет, - грустно откликнулся Макс. – Мы договорились: она играет со мною квартирник, я играю с нею на её экзамене в училище. А потом, после экзамена, конечно, все может быть.
- Однако, Латыш, заметь, человек поступается принципами ради любви!
- Чего-о? Какими это принципами я поступаюсь?
- А если б тебе год назад сказали, что у тебя в команде чикса будет на виолончели пиликать?
- Во-первых, не в команде, - отрезал Макс, - Она сыграет только со мной несколько песен, надо же что-то новое мутить! И я, вообще-то, не расписываю, как некоторые, принципами всю свою жизнь, чтобы потом самому же от этого страдать. Я принципиален в главном, в остальном действую по обстоятельствам.
Мы доволокли гитары, разобранную «походную» установку и аппаратуру до съемной квартиры, настроились и отыграли первую часть. Наш квартирник собрал человек 25, всех их Макс знал лично. Когда в перерыв слушатели задымили всю кухню, Макс вытащил меня на лестницу.
- Конечно, она дальше не будет с нами играть. Хотя бы по элементарным законам жанра. Зачем я это затеял? Мне кажется, она все неправильно себе представляет. То есть правильно, но трактует по-своему и, конечно, лучше, чем есть на самом деле. Это все не проверка, нет. Просто наступил момент, когда надо открыть карты. Мы разные, это и ежу ясно. Хочу понять, сможем ли мы быть вместе.
- До сих пор её ничего не смутило. Может, она просто любит тебя?
- В нас влюбляются за то, что мы такие особенные, а потом стараются обтесать под стандарт, потому что очароваться можно чем угодно, а вот рисковать собственным спокойствием не хочет никто. Женщины любят не нас, Латыш, а тех, кем мы станем рядом с ними. Все до единой убеждены, что уж с ними-то мы непременно станем лучше. Если эта большая работа будет закончена, она в тебе немедленно разочаруется. И даже не заподозрит, что то, за что полюбила тебя, сама же сняла при обтесывании. Поэтому мой тебе совет – не поддавайся и никого не разочаруешь. Всё, я пошел.
У дверей уже пищал домофон. Макс сбежал по лестнице и скоро вернулся, держа за руку Анюту и таща на спине зафутляренную виолончель.
И хотя первую песню в струнно-смычковом сопровождении парни выслушали с недоумением, вторую – с недопониманием, дальше гитара, виолончель и барабаны все же сплели свои звуки в одну неразделимую мелодию, и, при всем моем скептицизме, не могу сказать, что она звучала плохо. Когда наши бритые слушатели расходились (прощание не затягивалось, поскольку пива, по хитрому расчету Макса, хватило только на разогрев концерта), то поголовно прикладывались к Анютиной ручке, а особо впечатленных её участием Макс активно выжимал за дверь.
Мы четверо, выпроводив всех, выпили кофе, запили его бутылкой вина, собрали инструменты и вышли в теплую белую ночь.
Андрюха глянул на часы:
- Пять минут до развода Лейтенанта Шмидта! Успеем?
- А я и не знал, что лейтенант Шмидт был женат! Успеем, конечно.
Движение по мосту уже закрыли, и менты стаскивали на проезжую часть металлические загородки.
- Куда поперлись, мост уже расходится!
- Товарищ капитан, нам детей нужно из детского садика забрать! – завопил Макс, проносясь мимо с Анютой на буксире.
Сержант на миг опешил, то ли от внеочередного звания, то ли от жалости к детям, вынужденным торчать в садике до полвторого ночи, и за этот миг мы пробежали полмоста.
- Ну, где он расходится-то? А перекрыли!
- Ща нас как примут на том берегу!
- Расслабься, Анюта, кому охота в такую классную ночь вместо того, чтоб шататься у мостов, везти нас в пыльном уазике в пыльное отделение?!
Таким же штурмом мы взяли Биржевой и дошли до пляжа у Петропавловки.
- Кто-нибудь купался уже в этом году? – спросил Макс, задумчиво глядя на тронутый ржавчиной знак «Купаться запрещено!».
- Там вода грязнейшая.
- В ванне отмоемся. Анюта? Андрюха? Тоже не пойдешь? Латыш?
Я ухмыльнулся и стал раздеваться.
- Ну, как водичка?
- Как на ривьере моря Лаптевых в разгар курортного сезона!
Там, где было уже по щиколотку, Максим вдруг нагнулся и поднял что-то со дна.
- Ни фига себе! Прикинь, кольцо нашёл. По-моему, не то платина, не то белое золото!
Я чуть не вздрогнул. Не может этого быть. Всё равно, что брошенный бумеранг нежданно вернулся и прописал тебе крылом в лоб в отместку за всё. Но кольцо, которое показал мне Макс, по размеру и по виду было скорее женским.
- По-моему, это символично. Я бы даже сказал – это знак! Волшебный пендель амура. Анюта!
- Что там у вас? – Аня уже шла навстречу.
- Что ты собираешься делать?
- Если ещё не догнал, то сейчас увидишь!
- Ой, Макс, подумай!
- Твой пример научил меня тому, что в этом деле много думать вредно!
Макс передернул плечами, стряхивая с себя воду, и грациозно плюхнулся перед слегка опешившей Анютой на одно колено.
- Анечка! Я люблю тебя! Я говорю это только сейчас, а должен был сказать ещё в ту судьбоносную минуту, когда ты в метро нечаянно съездила своей виолончелью мне по… Ну, да не важно! Не согласишься ли ты разделить свою судьбу с бедным музыкантом, с бритоголовым романтиком, с ….э-ээ… с футбольным хулиганом, которому ты дороже даже любимого клуба!
- Тебя какая-то рыба там укусила, да?
- Наверное. Не в меру романтичная корюшка-сводница.
- Ты сейчас прикалываешься или…
- Выходи за меня.
…Брусничного цвета солнце уже проглядывало сквозь легкую дымку, и даже плотно сомкнувшиеся сумрачные здания уже не могли оттеснить с улиц подступающий рассвет.
- Счастливый ты, Макс! Ни каких тебе сомнений, раздумий, терзаний – ни у тебя, ни у Аньки! Почему у меня ничего никогда не происходит просто и гладко, а только в тройной тулуп через задницу?!
Макс усмехнулся, хлопнул меня по плечу и обрадовал:
- У тебя, Латыш, ничего и никогда гладко складываться не будет. Просто потому, что тебе этого не надо. Ты заряжен на борьбу. И это твое стремление вышибать все двери на пути отталкивает от тебя все потоки, несущие подарки судьбы. И, правда, зачем отдавать так, если чувак готов за них побиться?
- В тебе умер великий психолог!
- Ага, а ещё великий философ, юрист и электрик. Их всех задушил великий музыкант!