Константин Матвеев
|
ХОЧУ ПРОСНУТЬСЯ… Хочу проснуться и взлететь! Судьбой немало мне дано, РОМАНС (переложено на музыку) Опять метели синие запели, Позёмкой по земле зима кружится, Вчера я жил в надежде и печали, Во мне зажгли огонь неугасимый Зачем поддался я любовным чарам? Пусть я сгорю, тебе зла не желая, ОСЛЕПИТЕЛЬНЫЙ МЕСЯЦ… Ослепительный месяц! Один в октябре Воздух дремлет. Прохладная крона, звеня, Было лето. Каникулы. Старый вокзал, И дыханье твое, и шептание трав, И слова, что не сказаны были тогда, Но однажды вернутся, придут в этот мир ПРИЗРАЧНЫЙ ДОЖДЬ… (переложено на музыку) Призрачный дождь над землею идёт, Серое небо и серый прибой Знает она, как нелёгок твой путь, Знает, как ночью слепая луна Может, когда-то, проснувшись одна, Но, проклиная туманный прибой, Я ВЕРНУЛСЯ (переложено на музыку) Я вернулся, мой город родной. И куда бы ни шёл я по свету, Я вернулся, мой город родной, К удивительно близкому небу, Я вернулся, мой город родной. Будут снова дороги, но всё же СКОРО ЛЕТО (переложено на музыку) Салюты дня Победы отгремели, Летят, кружась, снежинки надо мною, И долго не уступят место вьюги Где юная листва бушует пышно, Задул холодный ветер с океана, И если вдруг в последних числах мая |
ЭТО ПРОЙДЕТ
(микрорассказ-зарисовка)
– Я не вижу его, – подумал Пигмалион, глядя на мраморную глыбу, доставленную из Каррарских копей еще четыре месяца назад.
Он сидел на низком табурете, уставившись на камень, мерцающий в полутьме комнаты.
Заказ был сделан ему почти полгода назад, и уже давно следовало приниматься за работу. Но время шло, а он не мог увидеть то, от чего следовало отсечь лишнее.
– Я не вижу его, – снова подумал Пигмалион.
Он встал, плеснул себе в кружку из кофейника и, взяв сигареты, вышел на крыльцо.
В дрожащем воздухе уже чувствовалось приближение вечера, и первые дуновения прохладного ветра коснулись его лица. Дым сигареты поплыл через двор к невысокой изгороди, в тени которой Галатея играла со щенком.
Пигмалион сел на ступеньку, отхлебнул остывший кофе и снова затянулся.
– Я слепну, – сказал Пигмалион.
Он выпустил изо рта струю дыма и затушил сигарету в недопитом кофе.
– Что случилось? Ты стал хуже видеть? – спросила Галатея с тревогой.
Пигмалион сидел, разглядывая свои руки. Цикады выводили свой бесконечный неистовый гимн богине Лето, вытесняя из повисшего молчания все остальные звуки.
– Нет.
Он вынул из пачки еще одну и опять закурил.
– Вижу я по-прежнему хорошо.
– Что тебя беспокоит, милый? – Галатея подошла к нему и положила руки на его плечи.
Он прижался к её руке щекой и крепко зажмурился, вновь удивляясь внезапной восторженной пустоте, возникшей в животе. Лёгкие тонкие пальцы скользнули по его щетине, и выше, к вискам, зарылись в волосы. Он посмотрел в её глаза цвета моря, что омывает остров Афродиты.
– Я не вижу никого, кроме тебя.
Галатея улыбнулась.
– Так и должно быть.
Пигмалион отбросил окурок и обнял ее.
– Я так сильно люблю тебя, что не могу чувствовать ничего, кроме любви. Ни голода, ни жажды, ни боли, ни сострадания.
Глыба необработанного мрамора стояла позади него в глубине комнаты.
– Я не могу работать…
Он часто заморгал, как будто в глаз попала соринка, и перевел взгляд на море, на солнечную дорожку и белую полосу прибоя.
– Не волнуйся, мой милый! – Галатея обняла его седеющую голову. – Ведь я с тобой, и ты меня любишь. Все будет хорошо! Это пройдёт.
Она баюкала его голову на своей груди, чуть слышно напевая и легко покачиваясь в такт. И время замедлило свой бег, и всё в мире смолкло, и только цикады, неподвластные ни времени, ни пространству, продолжали свой извечный пронзительный спор…
Красное солнце зацепилось за край утёса, готовясь скатиться за горизонт. На темнеющем востоке собирались облака.
– Это пройдёт... – вздохнул Пигмалион.