|
АССОЛЬ
Ассоль постарела, и тиной
Пропахла бедняцкая шаль.
Но кажется ей - бригантина
Вспорола туманную даль.
Старушечий прищур и нервный
Обветренных пальцев фокстрот.
- О мой долгожданный, мой первый! -
Взмолился вполголоса рот,
И кливер, как маково лоно,
Краснеет уже на волнах,
И ростровые драконы
Несутся на всех парусах,
И голос прекрасного Грэя
Ей слышится в гулкой дали,
И гнутся упругие реи
У самой, у самой земли...
Но ветер подул и виденье
Пропало. Лишь море вокруг
И женщина как привиденье
В изломе отчаянном рук.
- Безумная, - скажут в трактире
И эля из кружки хлебнут, -
-Наверное, ждет, что флотильи
Когда-нибудь к ней приплывут!
А там, где звенят крики чаек
И камни целует волна,
Не слыша насмешек, печально
Вдоль берега бродит она.
Однажды почудится снова
Ей парусник в грозных волнах
- К тебе я навстречу готова
Проплыть и не вспомня про страх!
Хрустя на зубах пеной с солью,
Слизнет ее море с камней,
И где-то до пальцев Ассоли
Влюбленный дотронется Грэй.
КАШТАНЫ
Сентябрь ворвался в город, не спросив,
Лизнул пакет у мусорного бака,
Рассыпал по дорожкам чернослив
И как ребенок горестно заплакал.
Пролился с неба сахарный сироп -
Бока машин как кожа у касатки,
И клён в окне приобнимает столб,
Натягивая рыжие перчатки.
И крыши будто корка пирога,
И суета на рыночной арене,
Троллейбусы закинули рога
За спины, как железные олени.
Всё как всегда - калининградский гам
И день всё так же катится монетой...
Но как каштаны падают к ногам,
Стихи приходят осенью к поэтам.
***
Сесть бы в синий Фольксваген и дёрнуть
В позабытую рыжую глушь,
Где светила, как зёрна попкорна,
Осыпаются в блюдечки луж,
Где нажаты все в мире «Делиты»
И повсюду звенит тишина,
Где дождем, словно лаком, облиты
Ивы, плача, жуют удила.
Где оставленный в комнате гаджет
Всё звонит и звонит целый день,
А каштаны свои патронташи
Обнулят, ты их только задень,
И посыпятся гулко патроны
На морщины асфальта и на
Заржавелую крышу фургона
С диким стуком, как будто война!
Где коты одноглазы и дики,
Мокроносы и радостны псы
И в колючих сетях ежевики
Воробьи навостряют носы.
Где бабуля на лавке у дома
Смотрит вдаль, теребя край платка,
Где мне с детства до боли знакома
Седина у волос завитка…
МОРЕ ВОЛНУЕТСЯ
Море волнуется раз.
Мальчик играет с медведем.
В блеске пластмассовых глаз
Жизнь видят светлые дети.
Мишка, мой плюшевый друг!
Скушай хоть ложечку каши!
Слышишь за стеною стук?
Только с тобой мне не страшно.
Море волнуется два.
В темном углу, из-за шкафа
Высунув лапу едва,
Мишка лежит за жирафом.
Плюш на спине потускнел,
Нос отвалился. И значит,
Дружбы не захотел
С мишкой поломанным мальчик.
Море волнуется три.
Хлам папа вывез на дачу.
Восемь коробок! Внутри
Брошенный друг тихо плачет.
Настежь открыты глаза-
Пуговицы у медведя,
И понарошку слеза
Струйкой по шерсти вниз едет...
В море застыла вода.
Взрослым стал маленький мальчик.
Как в карусели года
Неугомонные скачут.
Дача пойдет на дрова.
Есть и жена, и сынишка.
А из коробки, со дна,
Старый таращатся мишка.
Море волнуется раз!
Мальчик, ты вспомнил! Я верил!
И заблестели глаза
Пуговичные у зверя.
Море волнуется шесть.
Глупый лысеющий мальчик,
Гладя линялую шерсть,
Плачет.
МОРЯК
Крутобедрую нимфу целует взасос
Захмелевший на суше матрос.
Винный запах, забористый чад папирос...
Он у ног ее, смирный как пес.
Завтра снова корабль навострит паруса
К берегам неизвестных земель,
Но сегодня блестят на груди как роса
Капли пота и смята постель.
Много женщин в борделях сгибалось под ним
Словно мачты под ветром в дугу,
Но под сердцем всё так же неясно саднит
И кипит, и бурлит как рагу.
Завтра в шторм попадут. Всей командой на риф
Налетят как на шомпол баран.
А сегодня, еще никого не любив,
Эфиопку берет на таран.
Он не знает конца, что так близок, как день
Близок к ночи июльской концу.
Спьяну весел и добр. Только черная тень
Пробежала уже по лицу.
ЁЛОЧКА
Надену шарф и выйду за порог,
В январское открытое пространство.
И новый день освободит курок
С завидным хладнокровным постоянством.
Он выстрелит, не думая, в упор.
И я, уже мертва, войду в маршрутку
И не замечу скрежета рессор,
Вворачиваемого в пустоту желудка.
Ни запаха просаленных волос,
Ни перебранки пьяницы с водилой,
Что ёлочка под зеркалом всерьёз
Напоминает маятник кадила,
Похожа на бездушный метроном,
Который остановится нежданно
И серая реальность за окном
Вползёт по эту сторону экрана.
О, если б мне не надо каждый раз
Завязывать на шее шарф-удавку
И, получив очередную пулю в глаз,
С такими же, как я, толкаться в давке
И ждать, когда замрёт наверняка
Под зеркалом вонючая картонка
И чья-то очень цепкая рука
Затянет меня в чёрную воронку!
Но начат день. Маршрут неотвратим.
И я с него ни разу не сходила.
Везёт меня водитель Никодим,
Качается картонное кадило…
ПЛЕННИК
Он к людям не выходит. Он дикарь.
Ему противен их чужбинный запах.
Разлитая с рассветом киноварь
Еще сквозит в его затекших лапах.
И чует нос ту самку до сих пор,
Призывное животное желанье
И холодность снегов, и твердость гор,
И их неторопливое молчанье.
И этот близкий ломкой ветки хруст,
Когда баран от страха цепенеет,
А он в засаде и не дует в ус,
Спокоен в том, что всех вокруг сильнее.
Но в клетки беспредельной тесноте,
Между кормушкой и бревном унылым,
В его поджаром мягком животе
Звериная восторженность остыла.
Лишь хвост его так яростно дрожит,
Когда он дремлет на тюремных нарах,
Вот-вот и он о камни размозжит
Ударом лап матерого архара...
Но скрипнет дверь, и вспыхнут звезды глаз.
Разбуженный смотрителем, вернется
В уныние зверинца снежный барс
И будет долго щуриться на солнце.
| 