|
Милый мой
Милый мой, знаешь ли, сколько тебя
В каждом изученном мною движении,
В витринах ли, в радужном отражении
Бензиновой пленкой покрытых луж,
В вагонах метро, перестуке трамваев,
Ты мною любим, оттого узнаваем
По дыму, по солнечному теплу.
Да брось, мой хороший, ведь столько тебя
В цветущей сирени, в газетных ларьках,
В вокзальном смешении языка
Татаро-многоголосого ига,
Мой милый, теперь ты – открытая книга,
Бегущая строчка, реклама, афиша,
Я в шуме столицы твой голос услышу,
Я в небе столицы увижу твой взгляд,
Да брось же, здесь все – погляди – тобой полнится,
Чего-то коснешься – и сразу же вспомнится,
Что это когда-то касалось тебя.
Полноте, мимо меня не пройдешь,
В нервных зрачках кареглазой туристки,
В пальцах уставших бездомного деда,
В уличной пляске, и плеске, и писке,
Взглядом коричневым бабьего лета –
Всюду и сплошь.
Милый мой, ты никогда не умрешь.
Ничья жена
Выходила за полночь из деревни,
Разводила руки, глядела вверх,
К краю леса выступили деревья –
Отобрать бы тебя у всех.
Забери, говорит, меня, старый леший,
Забери меня, серый мохнатый волк,
Забери в берлогу свою, медвеже…
И стоит, приподняв подол –
В ней любви забродившей, горячей, терпкой
Напоить с лихвой бы хватило всех,
Но отяжелело, обрюзгло тело,
Не дождавшееся утех.
Сколько лет куковать, все не знаю сладу,
Не сидится ни в доме, ни во дворе
К лесу гонит таинственная услада –
Раз отведать и умереть!
Лес смеется: домой иди, человече,
И отныне судьбы не видать иной:
Будешь символом всех несчастливых женщин,
Нелюбимой ничьей женой.
Искусство
Болью вылечивать боль – еще то искусство,
Сложное ремесло, но чего пенять
На зеркало, на родителей, на Иисуса.
И – может быть – на меня.
Мы с тобой – цепь, рассыпанная на звенья,
Не запаять, мы хрупкое серебро.
Болью вылечивать боль – еще то уменье,
Пагубное добро.
Все поцелуи в губы – то ли улики,
То ли какое алиби для убийц.
Болью вылечивать боль мы уже привыкли.
Надо б остановиться.
Вся твоя боль хваленая – мед и сахар,
Что ей кичиться? Лекарей не зови.
Сколько в тебе страдания, гнева, страха…
Думаешь, от любви?
Двое
Первый красив, как бог, но остер и резок,
Как тень исчезал, о себе не давая знать.
Она же от беспокойства на стену лезла,
И столько ночей в слезах провела без сна.
Он мог позвонить и сказать ей: прикинь, я в Польше!
Или: лежу в больнице, повсюду мгла.
Она говорила: я не могу так больше!
Но, конечно, она могла.
Вытаскивала из больниц, КПЗ, притонов.
К разбитой башке, вздохнув, прижимала лед.
Просила угомониться, дружить с законом.
Иначе она от страха с ума сойдет.
Второй был спокойней и, можно сказать, домашней.
Был ласков и нежен, подарки ей приносил,
Ей за него почти не бывало страшно.
(И он, кстати, тоже немыслимо был красив).
Она говорила, что он ее свет в окошке,
Что любит безмерно, просила остаться с ней.
Он тоже любил ее, даже жалел немножко.
Но ночевать всегда уходил к жене.
Подруги вздыхали: завязывай-ка с любовью,
О первом забудь, и в гору пойдут дела.
Она усмехалась: Да как не любить обоих,
Если сама такими их родила?
Обет молчания
Губы сшиты, колени сжаты,
Измеритель любви расшатан,
Укоризненное молчанье – показательный мазохизм.
Время сева и время жатвы,
Кто-то щедрый, а кто-то жадный,
Отзовись на мое звучанье, не прикидывайся глухим.
Провокации бесполезны:
Я стеклянная, ты железный,
Как МакГонагалл научилась я слонов создавать из мух.
Виноватых искать без толку,
Ты обижен, а я умолкла,
И бездарно проходит время мимо наших ловящих рук.
Баррикады, границы, стычки,
Деструктивность вошла в привычку.
Мост разрушится за плечами, синим пламенем все сгорит.
Только видишь, я знаю способ,
Избегая прямых вопросов,
Вдруг нарушить обет молчанья и начать с тобой говорить.
Железная дорога
Стук колес – отрывистое стаккато на стыках рельс,
Поезд мчится вперед, это его самый последний рейс.
Поезд идет через Шангри-Ла, через Эльдорадо.
Поезд идет по небу и по воде,
Остановка сперва «где хочешь», потом «где надо».
А выходить сама выбираешь, где.
Грани дороги – овраги, гравий, да гордые города.
И глянь, у границы, – не горная ли гряда?
Мимо иглу, вигвамов, особняков и многоэтажек,
Мимо мест, которых на карте не отыскать.
Будет мчать тебя змей, не зеленый и не бумажный,
Змей железный из ржавчины и песка.
Либо в быль, либо в небыль,
Луна – пыльный блин на небе,
Третьего не дано – вот и глядишь в окно.
Которые сутки уже затравленное «чух-чух».
Чай вечерами. Чтение. Чересчур
Часто стоянки – манят сойти, осесть.
– Весело, хоть и тесно, – свистит сосед.
А поезд идет дорогою в никуда,
Поезд идет, и в поезде ты одна.
Но чья рука управляет иглой железной,
Той иглой, что сто лет как мчит тебя в неизвестность
По простору железнодорожного полотна?
Вот тебе и на.
|
