Владимир Белошеев (Владимир Победа)
Актер
(фрагмент)
Часть 3
Все к столу
Я проснулся от чувства голода, которое трясло меня за живот, требуя немедленно обратить на него внимание. Я даже успел забыть про то, что (страшно сказать) меня госпитализировали. Я открыл глаза. Пошевелился на кровати из стороны в сторону. Она непривычно мягкая, отчего тело немного затекло.
- А, гляди, он проснулся, - сказал кто-то из пациентов, что лежали со мной по соседству. Я не знал, что можно ответить, да и обращался ли тот кто-то ко мне. Все-таки я что-то буркнул в ответ, вроде:
- ..Мда..а..мм..
- Вот бы сейчас, как тогда, - продолжал, обращаясь к кому-то, загадочный кто-то из моей палаты. Я решил не поддерживать завязанный не мною диалог сомнительного содержания, встал с кровати огляделся и потянулся.
В палате вдоль стены стояли три кровати – как здесь говорят – больничные койки. На койке той, что ближе к двери лежал молодой человек на вид лет тридцати – тридцати пяти, небритый, как мне показалось, хамской наружности, что выражалось его позой и чертами лица, и в спортивном костюме. На койке, находящейся посередине, лежал пожилой мужчина. Был ли он в спортивном костюме, я не заметил, так как простыней он укрылся до подбородка, отчего виднелась лишь его голова.
На меня пациенты не обратили внимания, но я поинтересовался:
- А время поесть уже прошло?
- Выйди, мля, да спроси у дежурной медсестры, может, чо и осталось тебе, мля, - раскачивая головой из стороны в сторону выдал тот, что походил на хама, видимо я не ошибся.
- А куда, собственно говоря, выйти, и как найти эту дежурную? – уточнил я.
- Ну не в космос же, мля. В коридоре она, завсегдатая.
Я с пониманием покачал головой, оценив подшучивания, и вышел из палаты, шоркая о линолеум, коим застелен пол, больничными тапочками. Как я понял, в палате не так светло, как казалось, поскольку свет ламп коридора на доли секунд ослепил меня. Я стоял в нерешительности, моргая глазами и подпирая стену рукой.
- Что моргаешь, как филин, иди в палату, - по властным ноткам голоса я понял, что со мной разговаривает та самая дежурная медсестра. Я проморгался и рассмотрел ее. Она – небольшого роста хрупкая телосложением женщина стояла за стойкой, схожей со стойкой администратора в гостинице, одной рукой заполняла какие-то документы, другой крутила надкусанное яблоко, между щекой и плечом ее была зажата телефонная трубка, в которую она уверенно кивала, глядя при этом на меня очень строго.
- А вы знаете, что один из древнеримских диктаторов мог делать несколько дел одновременно? – попытался завязать разговор я.
- А вы знаете, что тот самый диктатор сказал за некоторое время до совершенного на него покушения? – вопрос из биографии поставил меня в тупик:
- Нет, - ответил я.
- Он сказал: «Лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти». А тебе чего собственно?
Меня дико напугал не столько факт знания биографии Цезаря дежурной медсестрой, сколько само слово смерть. За стенами и в стенах больницы оно звучит по-разному, равно, как влияет на его значение и то, кем оно произносится. Сказанное устами врача, оно способно вызвать, как обморок, так и само себя я полагаю. Мурашки, бегающие по моей спине, однако позволили мне договорить:
- Мне бы поесть.
- Новенький?
- Новенький.
- Прямо по коридору, вторая дверь слева, после поворота направо.
И я зашагал по коридору навстречу ни то обеду, ни то ужину. В коридоре не многолюдно, видимо дежурной хорошо удавалось разогнать всех по палатам. Из тех, что встретились мне, большинство были одеты в спортивные костюмы.
- Видимо в больнице у людей обостряется любовь к спорту, чтоб впоследствии не болеть, и вновь не вернуться сюда, - подытожил я.
Столовая оказалась небольшим квадратных размеров помещением. За столами сидели несколько по виду больных, по аппетиту выздоравливающих. Я подошел к окошку:
- Мне бы поесть.
- Фамилия..
Я представился и получил выписанную мне Анатолием Андреевичем порцию – тарелка с серой массой - видимо кашей, хлеб, чай:
- Не плохо для затравки, - прокомментировал я.
- Нет добавки, - донеслось из окошка.
- Я собственно не совсем это имел в виду, - но за окошком меня никто не слушал и я уселся за свободный стол. Каша оказалась на удивление вкусной, а чай холодным. Возвращался я в палату все с тем же чувством голода, с которым и покидал ее. Подходя к своей двери, меня окликнула дежурная:
- К вам сейчас врач зайдет, никуда не уходите.
- Анатолий Андреевич уже вернулся? Обязательно дождусь, - обрадовался я.
- Я сказала врач, - поставила точку в разговоре дежурная.
В палате пациенты лежали на своих кроватях, не отводя глаз от телевизора, что стоял на тумбочке у стены напротив. Я присел на свою кровать:
- Дрюня, - обратился ко мне хамоватый, - Я здесь уже вторую неделю, или третью, мля, их не разобрать.
Я представился и вопросительно посмотрел на третьего, ожидая его имени, но тот не отреагировал, продолжая смотреть в телевизор. Вот так люди становятся рабами, добровольно отдавая всего себя, свою волю не пойми куда, кому и зачем.
- Не особо он разговорчив, мля. Я зову его Идритыч. Он на это хоть как-то реагирует, - услышав непонятное «Идритыч», третий сморщился, хотя вполне вероятно он сморщился оттого, что телепередачу, которую он смотрел, прервала реклама. Третий встал с кровати и вышел в коридор. Только сейчас я заметил, что на нем так же спортивный костюм. Это подтвердило мою теорию об особой любви к спорту среди больных.
- Мля, во он нудный. Представь скока я тут времени и вот с этим, - указал Дрюня головой вслед Идритычу, - разве поговоришь?
Я покачал головой, понимая, что сам не являюсь особо-то разговорчивым, что непременно в ближайшем будущем разочарует моего нового знакомого Дрюню. Однако меня не мог не радовать тот факт, что я уже представился ему и Идритычем звать меня здесь не станут.
В палату зашел мужчина в белом халате, видимо врач, о котором говорила дежурная. Подойдя к моей кровати и присев на край, он заговорил:
- Добренько.
- Здравствуйте, доктор, - сказал я привставая.
- Лежите, лежите, - доктор ловко одернул к себе мою руку. Не успел я среагировать, как он уже измерял давление, высчитывал пульс. Я было что-то хотел спросить, как он, сунув мне в рот металлическую пластину, стал рассматривать ротовую полость, своей рукой выводя мой подбородок так, чтоб попасть под свет ламп дневного освещения.
Дрюня смотрел на нас с умилением:
- Док, а меня когда выпишут?
- Дрюня, тебе еще лечиться и лечиться и, если повезет, выпишем… - добренько, как ни есть, выждал паузу доктор, продолжая - … или еще полечим и не выпишем.
- Мля, я вас понял, док.
- Как вы себя чувствуете? - наконец обратился ко мне врач.
- Вроде нормально, - ответил я, а Дрюня ухмыльнулся, что не могло меня не стеснить, - А где Анатолий Андреевич, вы не подскажите?
- Анатолий Андреевич на операции. Он предупредил, как только у него появится свободная минутка, обязательно встретится с вами.
- Знаете, доктор, я не совсем понимаю, что здесь делаю. Вчера, точнее сегодня ночью, мне позвонил Анатолий Андреевич и попросил утром прийти к нему. Я полагал, что он сообщит результаты моего обследования, которое проходил ранее, - стал объяснять я врачу, но он перебил меня:
- Да не волнуйтесь вы. Добренько всё будет. Вот сейчас укольчик сделают, потом таблеточки выпьем, и все пойдет чередом, - врач вставил мне под руку градусник и обратился к Дрюне:
- Вы с …дритычем решите, кто оставит на время эту палату и переедет на верхний этаж, - как и говорил Дрюня, отчество третьего разобрать невозможно, - Срочно нужна койка в вашей палате для одного пациента. Как он на поправку пойдет, вернем его наверх. В общем, решайте, - окончил врач и вышел из палаты.
- Познакомься, мля, это Добрый, здесь так его все зовут, «за глаза» конечно. Значит, по блату в больничку загремел, да? – ухмыляясь, говорил Дрюня.
- Анатолий Андреевич мой хороший знакомый, но о госпитализации я его не просил. Собственно, какая вам разница.
- Да не кипятись ты так, мля, я ж тут тоже тебе не от армии «кошу». У меня знаешь, какой диагноз. Я тебе даже сказать не смогу, потому как запомнить его тяжело.
- Звучит прискорбно, - сочувствующе отозвался я.
- Ясень-красень прискорбно, а они, - Дрюня кивнул в сторону коридора и пульта дежурной медсестры, - Лечись, Дрюня. Дрюня ты должен лечиться. Зануды, одним словом.
В палату вернулся Идтритыч, на которого Дрюня сразу же перевел разговор:
- Не повезло тебе, Идритыч, не только с отчеством, - Идтритыч вновь нахмурился, а Дрю продолжал, - Добрый заходил, сказал, что место твоё кому-то из тяжёлых надо, сказал тебе свернуть простынку и перебираться на верхний этаж. Ничего не поделаешь, мля, вся власть у них в руках. Мы для них – пешки, - философские ноты играли на лице Дрюни, и ему это шло.
- Но там же пациентов в палатах полно, и телевизора нет, и гальюн на этаже сломан, - по глазам и голосу Идритыча нельзя не заметить, как сильно он расстроился. Уныло покачивая головой, Идритыч смахнул с прикроватной тумбочки личные вещи на простынь, которую стал сворачивать в узелок.
В палату вернулся Добрый:
- …дритыч, - я вновь не смог расслышать отчество, - Значит, уже определились. Простынь можете оставить, вам там застелют, а здесь уберет дежурная медсестра.
Дрюня напряженно смотрел в мою сторону. Подмигивая мне, он молил, чтоб я не выдал его хитрость Доброму. Не имея настроения и желания участвовать в больничных интригах, я промолчал, не считая свой поступок зазорным, отметив находчивость Дрюни.
Идртиыч собрал свои вещи и вышел из палаты вслед за Добрым.
- А ты молодца, - хвалил меня Дрюня, - С тобой и в разведку можно. Главное шило на мыло не выменять, это я про того в тяжелом состоянии, которого нам на Идритыча заменят. Ничего скоро по новому заживем, - Дрюня искренне радовался переезду Идритыча.
В палату зашла дежурная медсестра:
- Ага, изжил-таки мужика, - обратилась она к Дрюне, сворачивая постельное белье с освободившегося места.
- Ничего не поделаешь, мля, «сэ ля ви», - гордо ответил Дрю.
Заправляя свежее постельное белье одной рукой, второй, в привычной для себя манере, дежурная выхватила у меня градусник, взглянула на него, встряхнула им. Закончив, она вышла в коридор. Через некоторое время в палату привезли новенького. Он лежал на какой-то тележке – то есть кровати с колесиками. Он был голый - сразу бросилось в глаза отсутствие спортивного костюма. Из его тела торчало множество трубочек, была капельница. Мужчина находился в сознании. Его переложили на кровать Идритыча и укрыли простыней. Одна из медсестер обратилась ко мне:
- А вот сейчас укольчик, - и я, жмуря глаза, перенёс это не совсем приятное мероприятие.
Когда в палате остались только мы втроем, Дрюня обратился к новому:
- Эй, брат, мля. Тебе бы на себя со стороны посмотреть. Ты как ёж прям, тока весь в трубках, - новенький, молча, смотрел в потолок, - А, я понял, ты ещё в наркозе. Лан, потом поговорим, - и Дрюня уставился в телевизор.
В этот день дежурная отвела меня на ряд непонятных процедур. Меня просвечивали невидимыми лучами, прислоняли ко мне какие-то предметы, просто беседовали со мной, давали различные препараты. Перед сном со мной случилось еще раз - «а вот сейчас укольчик».
февраль – 25.04.2011, 27.04.2012