|
***
мои детские страхи ещё дышат в старом шкафу.
я хотел бы прогнать их, только я тоже закрыт,
ключ от комнаты где то у них во рту,
и тебя уже нет, чтоб спросить, где болит,
чтоб достать этот долбанный ключ из пастей
моих горестей, чтобы меня спасти.
я уже позабыл то, каким же я был,
пока мне вместо сердца не вшили пластик.
где-то по комнате шляется мой апрель,
выкидывает окурки, бутылки, воет,
ругается матом, пытается выбить дверь,
но потом говорит, что уже не откроют.
мои детские страхи становятся взрослым кошмаром,
сегодня я стал старше, вот только не знаю, зачем.
сегодня я точно знаю, что мне не нужна и даром
твоя голова,спящая на моём плече.
я выхожу из комнаты, я перерос эту комнату,
я совершил ошибку, записал это на листе,
но мне до сих пор ещё трудно бродить по городу,
смотря на солнце глазами, привыкшими к темноте.
***
мне некуда больше идти.
эпоха делает сальто, я дохну в своих стихах.
километры разбитых асфальтов, и вот десять лет на часах.
а я все еще сплю и молюсь в твоем храме,
мой вечный хранитель,
мой горький устав.
прошу подаяний и милости у пыльных и смутных лиц.
лишь бы не видеть их, лишь бы не падать ниц.
перед твоей дверью распятая солнцем тьма,
не человек, но бледное божество,
приютившее вшивого пса,
снизошедшее к псам.
они показывают на меня пальцем
и их искривлённые лица я вижу в кошмарных снах.
мне здесь не остаться.
но чудится мне и снится, что где-то в твоих глазах
нет места для этих лиц
таких же бессмысленных,
словно колеса без спиц.
таких же убогих, как «леди», пьяная в хлам.
горит мой дом, и я остаюсь один.
мне некуда больше идти.
и я возвращаюсь в твой храм.
иду по твоим следам.
тебя нет нигде, но ты есть повсюду.
ты здесь, ты там.
меня больше нет.
я больше не буду.
***
я боюсь холодных планет, я боюсь бесконечного космоса.
я боюсь, что ответа нет, что рано устану искать.
под искусственный свет я лишён сигаретами голоса.
не скажу и «привет». не осмелюсь обнять.
я боюсь смотреть в темное небо, полное ярких светил.
полное звезд, выгорающих быстро так же, как ты.
я боюсь однажды понять, что давно тебя отпустил,
что уже ничего не болит, что мой разум пропит, что мой разум разбит.
я боялся, что если смотреть-то окажешься где-то там,
я боялся остаться один, среди космоса черных дыр.
я уже досмотрел до титров этот гребанный фильм.
поклянись, что забудешь меня.
мне пора.
***
Девочка в мятом платье в море кидает камни,
Тихо считает вслух: «Раз круг, два круга, три...»,
Домик её чернеет и закрывает ставни.
Девочка просит небо «прошу тебя, не умри».
Девочка молит о чуде, лентой обводит запястье
Смотрит в чужие глаза, книгу души читает
Её называют «Ребенок, который приносит несчастье».
Девочка больше не чувствует, девочка не мечтает.
Девочка много курит и не страшится бесов.
Безрезультатно пудрой прячет следы истерик.
В этой девчонке сердце, сдавленное под прессом,
Сломанный морем лайнер, выброшенный на берег.
Все в ней как будто сдохло, эта малышка птицей
Бьется в последних силах в стены, кричит и воет.
Ей же едва шестнадцать, а как будто бы тридцать.
Если изрежет руки, утром бинтом прикроет.
И вот идёт по лужам это безумное чадо.
Страшно как одинока и ненавидит Бога.
Ей ничего не светит и ничего не надо,
И наплевать, куда, вновь заведёт дорога.
Ноги все в кровь натерты, ссадины и мозоли.
Девочка ищет место, где себя похоронит.
«Здравствуй, моя родная, сердце истошно воет?
Здесь жить спокойно мир нам с тобой не позволит.
Здравствуй, моя Алиса. Больно? А ты хотела
Сказку, чудес и счастья, буйного беспредела?
Если душа красива, но некрасиво тело
Есть ли тогда кому-то в этой грязной столице дело?
Грязно? Здесь только грязно,
Шумно и тошнотворно,
Слишком приторно, глупо,
Пошло и так притворно.
Ты уже научилась матом дерзить прохожим?
Куришь? И я, признаться, год уже с лишним тоже.
Ну же, Алиса? Скольким ты доверяла людям?
Эти ублюдки жестки. Жалость? Её не будет.
им бы таких побольше, чтоб обмануть похлеще.
Плачь, только знай, Алиса, хуже бывают вещи.
Это начало, помни. Что ж тебе не сиделось
В нашей стране чудес? Нет нам назад дороги.
Помнишь ли ты, Алиса, как повзрослеть хотелось?
Что же теперь молчишь? Что ж теперь топчешь ноги
В поисках Зазеркалья? Рухнул наш карточный домик,
Реальность сожрет остатки всех твоих светлых чувств.
Я готов был простить тебе все абсолютно, кроме
Того, что ты стала старше, и я совершенно пуст».
***
Мальчик бежит за поездом темным февральским вечером,
Ветру навстречу грубому, терпит его затрещины.
Мальчик бежит и падает, вновь получив увечия,
Но не нёсся галопом бы, если б не эта женщина.
Был бы побольше ростом он, да посильнее мышцами
Может быть, ухватился бы, сел бы в вагон последний.
Только бежит и падает, встанет и не отдышится,
А понесётся дальше, дальше к окну в переднем.
«Мама!» - кричит он истошно, - «Мама!»" и криком давится,
Слезы в глазах замёрзшие, но не сдаёт, упрямится.
Мальчик бежит за поездом, падает и скользит,
Чертов кусок металла вряд ли притормозит.
Женщина глянет мельком на паренька снаружи,
Медленно отвернётся. Поезд,
вдруг разогнавшись,
Разъединил их судьбы, разъединил их души.
Мальчик ослаб стремительно, с силой не рассчитавшись.
Знал бы он, почему все так, знал бы, какими силами
Мог бы вернуть домой он ту, что так была любима им,
Знал бы, за что наказан он этой разлукой жгучей
В угол бы стал покорно, был бы представлен случай.
Тельце без сил и воздуха падает в снег блестящий
Слезы замёрзли горькие, ветер завыл от горя.
«Мама..» - и зарыдает снова, у звёзд молящий
Сын, осознав так рано вкус настоящей боли.
Женщина смотрит в темень парою глаз уставших,
Поезд несётся прочь, дальше в февральский вечер.
«Сын мой..» - не сосчитаешь слез с её глаз упавших.
«Сын мой» - больней два слова ста ножевых увечий.
|
