Владимир Юринов

Владимир Юринов

Живёт в Андреаполе Тверской области

В недавнем прошлом - лётчик-истребитель. Службу проходил на Дальнем Востоке, в Западной группе войск (Германия), Андреаполе, Курске. Лётную карьеру закончил в 2005 году, в звании подполковника на должности заместителя командира истребительно-авиационного полка. Ныне - тренер-преподаватель детско-юношеской спортивной школы.

Член Тверского Содружества Писателей.

Автор трёх поэтических сборников и пяти аудио-альбомов.

Лауреат в номинации "Поэзия" на II фестивале 2012 года

Дипломант II степени в номинации "Проза" на II фестивале 2012 года

Дипломант III степени в номинации "Авторская песня" на II фестивале 2012 года

Лауреат IX форума "Осиянное слово" 2012 года

Сведения об участнике приведены на ноябрь 2012 года

Всё всерьёз

Незнакомый город на рассвете.
Суета вокзала. До бровей
снежную папаху нахлобучив,
подкатил троллейбус полусонный.
Стылое сиденье. «Ваш билетик...»
Редкие цепочки фонарей
вдоль проспекта. Танец невесомых
белых мотыльков...
Что значит случай!
Если бы тогда я не приметил
этот взгляд, лучистей всех огней,
разве б я («На следущей?.. Спасибо...»)
ехал к ней?..

Белый снег,
словно белый ватман. Чертит
чёрный пёс
угольком пунктирный след.
Вот вопрос:
неизвестно – что нас встретит?
Всё всерьёз
между «да» и «нет».

Незнакомый город на рассвете.
Серые дома. Микрорайон,
несомненно, «спальный», раз по крыши
погружён в предутреннюю дрёму.
Местный забияка – зябкий ветер,
впрочем, с гостем ранним вежлив он –
проводил меня любезно к дому.
Извини, старик, но третий – лишний!
Я и сам не знаю, что ответит
женщина, в которую влюблён.
Знаю только («Здравствуй!.. Я приехал...») –
то не сон.

Белый снег,
словно проявитель фальши.
Гол и бос,
ты какой оставишь след?
Вот вопрос:
неизвестно – что же дальше?
Всё всерьёз
между «да» и «нет».

Последний разговор

И взошел Моисей с равнин Моавитских на гору Нево...
и показал ему Господь всю землю Галаад до самого Дана.
...и всю землю Иудину... до самого западного моря...
И умер там Моисей... по слову Господню.

Втор. 34,1,2,5.

- Господь, я пришёл. Всё свершилось. Путь пройден и кончен.
Проклятье песков позади. Впереди Ханаан.
Один переход, но народ обессилел и ропщет,
и в жаркую пыль опустился на ночь караван.
Мне страшно, мой Яхве, я стар и упущено время.
Скажи, я не зря сорок лет шёл, тобою влеком?..
- Ты даже не семя, запомни, Мошэ, ты даже не семя,
что станет трудами Садовника дивным цветком...

- Господь, что я слышу? Мошэ тебе больше не нужен?
Скажи, я не тот ли, что пас неразумных детей,
что Имя и Слово Твоё нёс в заблудшие души
и в тщетных потугах изведал немало скорбей?
Скажи, неужели прикажешь мне нынешней ночью
на этих холодных каменьях уснуть вечным сном?..
- Ты даже не почва, запомни, Мошэ, ты даже не почва,
что впрок – под посадки – готовит в саду Агроном...

От горы Синай до горы Нево –
сколько ни считай – сорок лет всего.
Сорок лет всего, сорок долгих лет –
на камнях давно затерялся след.
Не достать до звёзд, просидев в норе.
Был твой выбор прост – умереть в борьбе.
Так умри в борьбе! И роптать не смей...
Отчего ж тебе зябко, Моисей?..

- Господь мой, конечно, пастух отвечает за стадо.
Не раз был нарушен Закон, что Тобою нам дан.
И всё же... Мой Яхве... Хоть птицей, хоть зверем, хоть гадом,
хоть прахом ничтожным... Дозволь перейти Иордан...
Ужель остановишь меня пред заветной долиной?
Ужели прошла моя жизнь, как сквозь пальцы – песок?..
- Ты даже не глина, запомни, Мошэ, ты даже не глина,
ты даже не глина, что месит Гончар для горшка под цветок...

- Спасибо, мой Яхве, что в час мой последний Ты рядом.
Но, если хоронишь надежды мои и мечты,
дозволь мне к заветной земле прикоснуться хоть взглядом!
Дозволь мне хотя бы увидеть её с высоты!..
О, Боже... я вижу!.. Сигор!.. Галаад!.. Иудея!
Но... холодно, Боже...
Дрожит, угасая, свеча...
- Ты – только идея, мой бедный Мошэ, ты – только идея.
Ты – только мечта, о прекрасном цветке золотая мечта...

От горы Синай до горы Нево –
сколько ни считай – сорок лет всего.
Сорок лет всего, сорок долгих лет –
на камнях давно затерялся след.
Ускользала суть, а подъём был крут.
Бесконечный путь, непосильный труд.
Но ведь сбылись мечты, дело жизни всей!..
Отчего же ты плачешь, Моисей?..

Ретроспекция

- Wenn ich Kultur hore...
entsichere ich meinen Browning...

Hanns Johst «Schlageter»

- Когда я слышу слово «культура»...
я хватаюсь за пистолет...

Ганс Йост «Шлагетер»

- Ах, если б пару дней ещё да чуточку удачи,
то – видят боги – был бы шанс спасти хотя б детей...
Когда забрезжило уже решение задачи,
из-за плеча на чертежи упала смерти тень.
И смерть смердела перед ним, зрачки безумством сузив.
Он поднял руку. Он сказал: «Не смей чертёж топтать!..».
Но утро превращалось в ночь, пылали Сиракузы.
И меч висел над головой,
                         и меч висел над головой
                                                  и меч висел над головой
кровав по рукоять...

Как растревожен поутру Приют святой Минервы!
Повсюду кляксы чёрных ряс – и в доме, и в саду.
- Ах, перестаньте, монсеньёр, поберегите нервы.
Он – еретик, ваш Галилей, – гореть ему в аду!..
И ни к чему высокий слог новейшего ученья,
когда по коже паучком на липких лапках страх.
И факела коптили ночь. Все ждали отреченья.
И меч висел над головой,
                         и меч висел над головой
                                                  и меч висел над головой
весь в отблесках костра...

- Народ, очнись! Взгляни-ка ввысь – там высоко и сине!
Ступайте в храм – там правды вам на грамм не утаю...
- Эй, парень, брось! На что им мысль? Ты сделай им «красиво»!
А «пипл», он на то и «пипл», чтоб «хавать», что дают...
И за слепым поводырём глупцов незрячих тыщи
бредут злачёному тельцу в распахнутую пасть.
А книг не жгут, в том нет нужды – в стекле алмаз не сыщешь...
Но меч висит над головой,
                          но меч висит над головой
                                                   но меч висит над головой...
Не дай ему упасть!

«Грачи» прилетели

«Грач» – в войсковой терминологии штурмовик Су-25

Моим друзьям – лётчикам Бутурлиновского
штурмового авиаполка.

Мы взлетели с Моздока из готовности «раз»,
с максимальной загрузкой, на юго-восток.
Мы идём на пределе, на 1100 –
напоролся в горах на засаду спецназ.
Умирать никому неохота,
и в проталинах раннего снега
там вгрызается в скалы пехота,
уповая только на небо.

Ах, какая внизу белоснежная гладь!
Но под ней горы прячут крутые бока.
Здесь снижаться, вслепую входить в облака –
всё равно, что в коряжистый омут нырять.
Здесь смертельна ошибка в расчётах,
здесь вплотную черта роковая,
но внизу умирает пехота,
не на Бога, на нас уповая.

Мой ведомый стоит под крылом, как влитой,
тонкой нитью судьбы мы повязаны с ним.
Мы над целью. Пора. И движеньем одним
опрокинули вниз небосвод голубой.
И в пике с полупереворота,
вниз скользя, словно на карусели,
и на звук обернулась пехота:
неужели «грачи» прилетели?

Тучи прячут в подбрюшии морось и мрак,
языками лохматыми лижут гранит,
но струится трассёра пунктирная нить,
уточняя для нас направленье атак.
«Полста пять, начинаем работу!
Группе роспуск! Заходим по цели!».
И вздохнула спокойно пехота:
слава богу, «грачи» прилетели!.

«До железки» истрачен весь боезапас,
все посылки отправлены по адресам,
а забыли кого – по горячим следам
мусор будет зачищен. На то и спецназ!
«Вот спасибо, "грачи" за заботу!» –
нам вдогонку в эфир долетело.
И я ответил: «Без пыли, пехота!
Просто делаем общее дело...».
             Просто делаем общее дело.

Станционный смотритель

Я согласен с тобой, мой румяный всезнающий критик, –
есть гораздо значительней темы, но всё же – смотри:
сухощавый, сутулый, седой станционный смотритель
неизменным маршрутом обходит владенья свои.
Цвета сажи шинель и фуражка нелепого кроя,
тяжеленный старинный фонарь, невзирая на день.
Он вполне адекватен, он знает, что некому, кроме...
И волочится следом его угловатая тень.
Атрофийный отросток неглавной рокадной дороги.
Два состава в квартал. Маневровый в глухом тупике.
Всё забыто, затёрто. Но взгляд у смотрителя строгий.
И проторен маршрут. И фонарь неизменный в руке.
Он давно наизусть знает свой полустанок забытый:
заржавевшие рельсы, реликтовый водозабор.
Но подкрашены знаки, обкошены все габариты,
и призывно открыт свежесмазанный им семафор.
Вдоль служебных построек невнятно-морковного цвета,
козырьком заслонив от багрового солнца глаза...
И торчит из кармана забытого года газета.
И глядит виновато вослед подзамочный вокзал...

Вот и всё. Понимаю – банально, статично, «некруто».
Странный выбор для темы. Тем более нынче – весной...
Только снова и снова идёт неизменным маршрутом
станционный смотритель – сутулый,
                                                        нелепый,
                                                                       смешной...

Вниз, по спокойной реке...

Старик смотрел на дорогу.

– Ждёшь кого? – лениво спросил Лодочник. Не было в его словах никакого любопытства – одна дежурная вежливость.

– Эльза... – Старик зябко повёл плечами. – Боюсь, она не выдержит...

– Женщины терпеливы... – Лодочник сидел на аккуратном, поставленном на попа берёзовом чурбачке и вырезал перочинным ножом из сочного липового брусочка забавную фигурку не то медведя, не то бегемота. – Гораздо терпеливее нас...

– У неё больное сердце, – Старик опять посмотрел на дорогу. – Сердце... – повторил он.

Дорога, петляя, уходила сквозь спелые пшеничные поля, ныряла в пушистую рощицу в низинке, а потом круто, издалека казалось – почти вертикально, взбиралась на гряду сизых, с жёлтыми клыками оползневых обрывов, холмов.

– А то вернись... – в словах Лодочника явственно прозвучала усмешка.

– И что, многие возвращаются? – не оборачиваясь, спросил Старик.

– Бывает... – Лодочник помолчал. – Редко, но бывает.

Старик, сутулясь, смотрел на дорогу.

– Нет... – он снова повёл плечами. – Устал... Да и не одолеть мне холмов.

– Да... С горы – катить, в гору – тащить... – голос у Лодочника был густой, с трещинкой, неторопливый. – А что устал, так сюда другие и не приходят... Дорога... – подытожил он.

– Я думал, здесь более оживлённо, – Старик наконец отвлёкся от дороги и с любопытством огляделся.

– Оживлённо – там, – Лодочник кивнул вдоль берега вверх по реке, где в зыбком мареве, на пределе видимости дрожали ажурными ногами взметнувшиеся на фантастическую высоту величественные конструкции мостов. Плыл оттуда волнами еле слышный то ли гул, то ли вой. Происходило там какое-то движение: то ли двигалось что-то по мостам, то ли сами мосты двигались, колыхаясь, сквозь серебристо-пепельное пространство.

– Сколько их? – Старик показал в сторону мостов.

– Было двенадцать. Сейчас – не знаю. Строят и строят... – Лодочник, прищурясь, посмотрел вдаль и, покачав головой, добавил: – Сплошной Вавилон.

– А ты типа теперь без работы? – Старик всё ещё смотрел на мосты.

– Ну... типа да.

– И на что живёшь?

– Когда как... Департамент пенсию платит.

– Большую?

– Хватает...

– Жалеешь?

– О чём?

– О прошлой жизни. Зарабатывал небось хорошо?

– ...Иногда жалею... Пусто сейчас.

– Пусто, говоришь... А тогда, значит, было не пусто. Косяками, говоришь, шли... – Старик говорил, продолжая смотреть в сторону, и только голос у него вдруг натянулся и задрожал, как струна (Лодочник тревожно посмотрел на него), – Полной лодкой, говоришь, возил... Не толкаемся, не толкаемся!.. – голос Старика вдруг взлетел до звона. – Не напираем! Всем места хватит! Всех отвезём!.. Деньги готовим!! Оплата при входе! Отправление по заполнению!.. А людей ты жалел?! Людей?!.. – Старик уже стоял перед Лодочником и в упор яростно смотрел на него.

– Людей-то... – Лодочник положил нож и фигурку на землю, поднялся, аккуратно отряхнув с колен стружку, и посмотрел в глаза Старику. – Я их и сейчас жалею.

Глаза у Лодочника были странные – какие-то незащищённые, как у очкарика, только что снявшего очки. Старик с минуту буравил его взглядом, потом отвёл глаза.

Встав, Лодочник оказался высок – одного роста со Стариком. Был он сухощав, даже, пожалуй, худ; щетинист, бос. Распахнутой ворот чёрной сатиновой рубахи, заправленной в чёрные же холщовые штаны на резинке, обнажал острые выпирающие ключицы. Необычным было лицо. Казалось бы, несочетаемые черты – широкие калмыцкие скулы, прямой римский нос и серо-голубые вологодские глаза – удачно гармонировали на нём, дополняясь шапкой густых жёстких чёрных, пробитых седой искрой, волос. Был он загорел до той бронзовой степени загара, какая бывает только у людей, постоянно находящихся на открытом воздухе. Напоминал он Старику почему-то сельского учителя, и только торчащие из свободных рукавов натруженные, жилистые руки с широкими мосластыми запястьями выдавали в нём работягу.

– А ты знаешь, я тебя таким себе и представлял, – Старик виновато улыбнулся. – Точь-в-точь...

– Ну, если ТАКИМ представлял, о чём речь?

– ...Ах, вон оно что... – Старик стёр улыбку. – И что же?.. Вплоть до девушки с веслом?.. Обнажённой...

Лодочник улыбнулся.

– Вплоть до... Впрочем, прецедентов не было: миф – штука устойчивая.

Старик, не мигая, смотрел на него.

– Ну... а остальное? – он неопределённо повёл подбородком.

Лодочник покачал головой.

– Гораздо в меньшей степени. Ну, там... детали, оттенки... Опять же, погода.

– Да... Погода... – Старик запрокинул голову и, прищурясь, посмотрел в зенит, откуда щедро лупило лучами лимонно-жёлтое солнце. Странно, но здесь на него можно было спокойно смотреть.

– Обычно случается дождь... – Лодочник опять уселся на чурбачок. – Нудный мелкий моросящий дождь... Впрочем, иногда и не мелкий, – подумав, добавил он.

– Так мне, получается, повезло? – Старик двинулся к берегу.

– Это мне повезло.

Старик остановился.

– ...А, ну да... – он покивал головой. – Чёрт, никак не привыкну.

– К этому трудно привыкнуть, – Лодочник, подняв с земли фигурку, внимательно рассматривал её.

– ...Послушай, а почему она такая?

Лодочник оглянулся. Старик стоял на берегу и пристально смотрел на чёрную, гладкую, как будто маслянистую воду.

– Река... – Лодочник неопределённо пожал плечами. – Она всегда такая.

– И туман? – Старик показал рукой туда, где в сотне метром от берега стояла – именно стояла на воде, как совершенно невообразимой высоты забор – плотная серая стена.

– И туман.

– Жутко... – Старик опять зябко повёл плечами, и Лодочник понял, что это – привычка.

– Послушай, а ты кто... по жизни? – спросил он Старика.

– Я-то?.. Пожалуй, что – поэт, – Старик всё ещё смотрел на реку.

– Поэ-эт?.. – недоверчиво протянул Лодочник. – И что, хороший поэт?

– Ну... На том берегу скажут.

– Я тебе и на этом скажу, – Лодочник порывисто поднялся и двинулся к Старику.

– Разбираешься? – улыбнулся ему навстречу Старик.

– Приходится... – строго ответил Лодочник и, подойдя вплотную, вновь пристально заглянул ему в глаза. – Так ты говоришь – поэт?

На этот раз Старик выдержал взгляд. Отвёл глаза Лодочник. Он вдруг схватил себя рукой за подбородок и, поспешно отвернувшись от Старика, застыл, нагнув голову и широко расставив босые ноги.

Старик ждал.

– ...Послушай... – хрипло сказал Лодочник и закашлялся. Старик смотрел на острые, ходящие ходуном лопатки, обтянутые чёрным, с белёсыми разводами, сатином и молчал. – ...Послушай.. – с трудом удерживая кашель, выдавил, наконец, Лодочник. – Может быть, тебе – действительно – лучше вернуться?

– Даже так?.. – Старик недоверчиво покачал головой. – А как же Департамент?

– Да чёрт с ним, с Департаментом!.. – Лодочник повернулся, и Старик увидел его лицо. – Чёрт с ним, с Департаментом!.. – горячо зашептал он, шаря блестящими глазами по лицу Старика. – Ты возвращайся, Старик!

– А деньги? – насмешливо спросил Старик. – Как же с деньгами, Лодочник?

– А Эльза? – сжав в линию губы, жёстко спросил тот.

– ...Эльза... Да, Эльза... – Старик опустил голову и, отвернувшись, вновь уставился на воду.

Лодочник положил ему ладонь на плечо.

– ...Прости.

Какое-то время они молчали.

– Ладно, – сказал Старик, – поехали... На том берегу разберёмся.

– Да нет никакого того берега! – вдруг взорвался Лодочник. – Понимаешь – нету!

– То есть?.. – опешил Старик.

– Нет, и никогда не было! – Лодочник, сжав плечо, резко развернул Старика к себе. – Есть только этот берег, вот этот вот!!.. – топнул он босой ногой во влажный песок. – Только этот берег и никаких других берегов! Нигде!! Понимаешь – нигде!!

– А как же... все?.. – Старик всё ещё не верил. – Куда... все?..

– Туман!! Это всё – они! Просто – в туман!.. Понимаешь?!

Старик отрешённо покивал.

– ...А там? – он мотнул подбородком в сторону мостов.

– Метров пятьсот-шестьсот – и всё... Дальше просто никто не доезжает.

– Дьявольщина!.. – Старик закрыл глаза и горько покачал головой. – Я ведь знал, знал!.. А всё ж таки на что-то надеялся... старый дурак!

Он как-то весь сгорбился, как будто из него вынули стержень, потом медленно развернулся и вяло побрёл по берегу, опустив голову и тяжело переставляя ноги.

– Я помогу тебе подняться на холмы! – крикнул ему в спину Лодочник.

Старик остановился и повёл плечами. Лодочник подошёл и встал рядом.

– Я помогу тебе, – повторил он.

Старик запрокинул голову и посмотрел на солнце.

– ...Так ты говоришь – вплоть до девушки с веслом?

– Да, – Лодочник внимательно смотрел на него.

– ...И ты говоришь – обычно дождь?

– ...Да, – Лодочник вдруг всё понял. У него вновь запершило в горле.

– Что ж, дождь – тоже неплохо... – Старик всё ещё смотрел вверх. – Я люблю дождь.

– ...Да... – Лодочник проглотил, наконец, кашель. Потом уже спокойно спросил: – Так что, тогда – в путь?

Старик оглянулся.

– Пора?

Лодочник кивнул.

Не говоря больше ни слова, Старик тяжело забрался в лодку и, осторожно балансируя, перешагивая через низкие скамейки, прошёл в корму. Там он сел на последнюю скамью лицом к берегу. Лодочник, взявшись за нос лодки и упираясь ступнями в разъезжающийся песок, натужно столкнул лодку в реку и, прошлёпав несколько метров по воде, перевалился через борт. Лодка закачалась – Старик схватился руками за борта. Лодочник встал, мокрые штанины облепили его ноги, с них ручейками стекала вода, оказавшаяся на дне лодки вовсе даже не чёрной. Потом, устроившись на средней скамье, лицом к Старику, Лодочник поплевал на ладони и взялся за вёсла. Ловко развернув лодку носом от берега и пристально посмотрев на Старика (тот сидел, напряжённо выпрямив спину, и неотрывно смотрел поверх головы Лодочника на совершенно невообразимую, чудовищную стену тумана), Лодочник вновь опустил вёсла в воду и начал привычно и размеренно грести. Берег стал удаляться. Постепенно угасали звуки. Все звуки берега – шелест травы и листьев, пение птиц, стрекотание цикад и этот отдалённый, но назойливый то ли гул, то ли вой со стороны мостов – всё съедалось расстоянием, отдалялось, превращалось в шёпот, пока совсем не затихло, и только плеск вёсел да лёгкое журчание воды вдоль бортов нарушали сплошную тишину.

– Мёртвая тишина... – тихо, как бы про себя, сказал Старик.

Лодочник не ответил. Он уже подвёл лодку почти вплотную к стене тумана.

Вблизи туман оказался ещё более плотным, он больше напоминал дым – серый, густой, тяжёлый дым. Он струился над водой, он тёк, как вода; по его поверхности проходили волны;поверхность эта казалась упругой – на ней проступали какие-то фигуры, под ней скользили неясные тени. Изредка, словно щупальце, туман лениво выбрасывал из себя клок, протуберанец итак же лениво, не спеша, втягивал его обратно.

Лодочник перестал грести. Вёсла повисли над водой, с них срывались белые капли и медленно, маслянисто, со звоном падали в густую чёрную воду.

– Да, тихо... – сказал Лодочник и, развернув лодку носом по течению, сложил вёсла.

Потом он, не вставая, повернулся спиной к туману, поставил ноги на скамью и, упёршись поясницей в борт и положив руки на согнутые колени, а подбородок – на руки, стал смотреть на медленно проплывающий вдали берег.

Старик молчал. Потом, немного погодя, устроился так же.

Теперь даже вода не журчала вдоль бортов.

Берег двигался мимо, как в замедленном кино, и движение это казалось бесконечным. И неподвижное нежаркое солнце щедро лило лучи на бархатный прибрежный песок и на латунные пшеничные поля, и на прохладно-изумрудные рощи, и на синие, с жёлтыми вертикальными рубцами, далёкие холмы. Берег был бесконечен, и бесконечна была полноводная спокойная река, и уже было непонятно – кто из них стоит на месте, а кто течёт; да это было и не важно, это было сейчас не главное, а главное... Главное сейчас было – спокойно плыть.

Плыть спокойно – вниз, по спокойной реке...

– Слушай, Поэт, – не поворачивая головы, сказал Лодочник, – а почитай-ка стихи...

Загрузить MP3

Всё всерьёз (4,45 МБ)
Последний разговор (8,28 МБ)
Ретроспекция (1,07 МБ)
«Грачи» прилетели (2,91 МБ)

Copyright © 2006 - 2012 Владимир Юринов
Стихи и рассказ публикуются в авторской редакции